Правда, Эзика вместо благодарности стал бранить маму:
— Ни к чему было пускать их во двор. Таким в грязи самое место!
— Что вы такое говорите, сосед! Что о нас люди подумают! — возразила мама, потом осторожно полюбопытствовала: — Чем же они так вас рассердили, эти ваши свояки?
— Рассердили?! Вот подлые души! Зачем девку замуж отдавали, если она им дома нужна. Силой к ним никто не ломился.
— А что, они хотели Пати забрать?
— Хотеть-то хотели, да не на того нарвались. Сватья-то, сватья: «Ах, как бы дочка моя не пострадала, как бы голубушку не обидели!..»
— Ну, что вы, Эзика, верно, она не в обиду вам так сказала, — попыталась заступиться за женщину, моя мать. — Что ни говорите, каждому свое дитя дорого!
— А мое дитя!.. — взорвался Эзика. Мама даже язык прикусила. — Мой сын! Мой сын мне не дорог? Ох, чтоб им… — Он не закончил фразы и заковылял прочь. — Мой Амиран… Знаю я, какие они есть, эти бабы, не тебе меня учить! — ворчал он. — Вот так же к моей жене пристали, когда я в армии был, и окрутили ее с разносчиком. Только на этот раз не выйдет у них ничего… Не на того нарвались…
Бабушка каждый день просила меня перечитывать папино письмо — два десятка слов, написанных крупными буквами на одной стороне листка. Я уже знал письмо наизусть и раскрывал его только для виду. Когда я доходил до слов «Ваш Датико», бабушка каждый раз спрашивала:
— А дальше что?
— Дальше ничего, бабушка!
— Ничего… Что бы ему еще написать…
— Да вот не написал.
— Как же так… Может, он пишет, прихворнул, мол, я, занемог… Прочитай-ка получше…
— Да я все уже прочитал! — И я опять сначала повторял письмо. — Вот и все.
Бабушка брала у меня письмо, долго разглядывала его, потом складывала вчетверо, заворачивала в платок и прятала в карман юбки.
— Если увидишь Фому, не отпускай его без меня.
— Я все передам, бабушка, ты только скажи — что.
— Ты, сынок, еще ребенок, с тобой не станут разговаривать. Другое дело, если я его попрошу… Так вот: появится Фома, ты ему скажи…
По утрам она то и дело глядела на дорогу, прислушиваясь ко всем шагам, но Фома не шел.
…Мама подошла с корзиной к груше, подобрала опавшие плоды. Потом обернулась ко мне:
— Гогита! Свези кукурузу на мельницу! — крикнула она. — Слышишь? Все забирай.
Я вынес два мешочка с зерном и уложил их на арбу. Они были легкие — наверное, мама разделила зерно пополам, чтобы мне не тяжело было таскать.
«Неужели это вся наша кукуруза… — подумал я и сам же ответил: — Да, наверное, вся. Ведь в магазине давно нет хлеба, а мы все лето на одном хлебе и жили…»
Я уже запряг быков и хотел двинуться в путь, как меня окликнула бабушка.
— Гогита, поешь чего-нибудь, не уезжай голодный!
— Ладно, бабушка, — отозвался я и забежал на кухню. На кеци лежала половинка мчади, в миске — остатки мхали[4]. Пошарил по горшочкам и чугункам — ничего больше не было.
Я положил мхали на лепешку и вдруг вспомнил про Зазу.
— А что будет есть Заза?
Я сложил все обратно в миску, прикрыл тарелкой, чтобы кошка не стащила, и направился к быкам.
— Ты что так скоро, Гогита? — крикнула мне бабушка вдогонку.
— Я поел, бабушка, поел.
— Что ты поел так быстро?
— Все съел, бабушка, все.
— Не мори себя голодом, сынок, — уговаривала меня бабушка, суя свою высохшую грудь в рот Татии.
Быки легко катили пустую арбу, два моих мешка подпрыгивали и перекатывались, я едва удерживал их, а то бы они выскочили. Арба поравнялась со двором Гочи.
— Гоча, Гогона! — окликнул я. — Я везу кукурузу на мельницу, могу и вашу кукурузу отвезти.
— Ладно-о-о! — отозвался из глубины дома голос Гочи. — Сейчас!
Я оставил арбу на дороге и вошел во двор — решил помочь вынести мешки.
Из-за угла выбежала Гогона, посмотрела на меня, скрылась и тут же вернулась с небольшим мешком за спиной.
— А где остальное? — спросил я, засучив рукава.
— Остальное?.. — Гогона вспыхнула и сердито посмотрела на меня. — Больше нет ничего!
— Да… И у нас больше нет…
Гогона положила мешок на арбу и, даже не взглянув на меня, ушла.
— К тете Пати заезжай, Гогита! — крикнула она, уже скрывшись за углом.
— Заеду, Гогона, конечно, заеду! На арбе места хватит, и быки не запарятся. А хочешь, и к Серапиону заеду.
Я свернул сначала к Сера пиону, взял у него с пуд зерна и подъехал к воротам Эзики. К калитке вышла Пати.