Мери молча отошла от золовки, и чем дальше отходила она, тем сильнее чувствовала страх и мучительную, почти невыносимую жалость. Она повернулась, незаметно смахивая слезы, поднялась в дом и до прихода Бичико, не отрываясь, смотрела в окно на Маку, и слезы на ее глазах не просыхали.
«На что ей Бичи? За эти дни она и двух слов с ним не сказала, а сегодня все Бичи да Бичи. Хоть бы уж он пришел поскорее, может быть, успокоится… Странно: привозите Гочу почаще и обласкайте его. Я-то знаю, что она не балует ребенка. Что с ней? Что она скрывает? Почему не скажет хотя бы мне? Хоть мне одной… Целый день она сидит там и словно кого-то слушает, словно ждет кого-то. Сперва не выходила из дому, потом вышла одетая, как будто в дорогу, и не возвращается…»
Когда Мери подошла к ней, уже вечерело и сумерки медленно обступали двор.
— Теперь он скоро.
— Да, пора… Где он столько ходит?
— Ты же знаешь, какой он…
— Знаю.
— Кто-кто, а ты не удивишься, если он опоздает.
— Он не должен опоздать.
— Мака…
Мака взяла Мери за руку и посадила рядом с собой.
— У тебя красивые пальцы, Мака.
— А-а?.. Тебе нравятся?
— Ты, наверное, перестала следить за ними. Будто гранат отжимала. Они ужасно грубеют от граната.
— Откуда сейчас гранаты, Мери, что ты…
— Жалко портить такие руки. В этот раз у тебя и кольца нет. А заметно, что ты его никогда не снимала. Видишь, какой след…
— Дома осталось. Сняла и позабыла.
— Ну и ничего! Мне оно всегда бросалось в глаза, ни к чему тебе такое массивное кольцо.
— А вдруг Бичи не придет?
— Он может опоздать, но придет обязательно!
— Ну, а если очень опоздает?
— К этому я уже успела привыкнуть. Вот отец опять нехорош, захворал.
— Да, опять заболел отец…
— Вторую операцию придется делать.
— Придется.
— У меня, наверное, дитя будет на руках…
— Это очень хорошо, Мери.
— Конечно, но… Я хотела бы, чтобы ты была здесь, когда я буду рожать…
— Боишься?
— Боюсь, Мака. Если ты приедешь, мне не будет так страшно.
— Не бойся. Это не страшно. Это совсем не страшно.
Поздно вечером Мака и Мери спустились вниз, к отцу. К вечеру он почувствовал себя лучше. Собирались ужинать, ждали Бичико.
Не прошло и получаса, как у калитки остановилась машина. Кого-то окликнули.
Мака вскочила, настороженная, испуганная, но тут же села на место. «Нехорошо мне», — сказала она, столкнувшись с удивленным взглядом отца и невестки.
Ольга снимала кукурузные лепешки с кеци и очищала их от листьев.
— Мама, выгляни, там кто-то приехал, — сказала Мери, наклоняясь к камину. — А я здесь управлюсь…
— Бичи, наверное.
— Нет, он не стал бы звать.
Ольга вышла, покряхтывая, за дверь, и в ту же минуту послышался ее испуганный крик:
— Мери!.. Скорее, Мери! Выходите! Идите сюда!
За ним последовала сиплая брань.
— Выходите, мать вашу!..
Мери выронила наполовину очищенный от листьев мчади и бросилась к дверям. Симон спустил ноги с тахты и стал шарить, ища туфли.
Мака не шелохнулась.
Бичико еле ворочал языком, но витиевато и похабно ругал кого-то.
— Подрался, — простонал Симон и скинул с ног с трудом найденные башмаки.
— Подрался? — переспросила Мака, но тут услышала свое имя.
— Где Мака? Где моя дорогая сестричка Мака?
«Неужели Тхавадзе избил его?!» Мака шагнула к дверям. Бичико, видно, заметил ее в окне и, толкая и волоча за собой повисших на руках жену и мать, направился к нижней комнате.
— Где моя уважаемая сестричка Мака? — громко крикнул он, подойдя к порогу. — Может быть, она изволит почивать?
«Неужели Тхавадзе сказал ему, что я его любовница?!» — мелькнуло у Маки.
— Сумасшедший, бешеный! — Симон опять лег на тахту и отвернулся к стене.
Мака подняла голову и взглянула в лицо Бичико.
— О-о! Моя сестричка гордо смотрит на меня!..
— Что с тобой, на кого ты похож? — Левый глаз у Бичи совершенно заплыл, а нос сделался похож на охотничий рожок.
— Не нравлюсь? Можешь радоваться! Твой несчастный муженек разрисовал меня! — взревел Бичико. — Твой благоверный!
— Гено?! — вырвалось у Маки, и она почувствовала, как задрожала у нее нижняя губа.
— Геношка надутый… Хоть бы уж мужчина надавал по роже! Так нет! Эта бумажная крыса, а? Что он со мной сделал?.. Той самой рукой, с которой он чернила обсасывает! Той самой рукой меня отделал! А?
— Кто? Гено? — вскрикнула пораженная Ольга и заглянула в лицо сыну. — Господи, господи! Разрази меня гром! Гено, ты говоришь? Я не ослышалась — Гено?