Воскресение человека в ненавистном враге — это интересный мотив. Лейтенанта Макса не любят его же соотечественники, его подчиненные. Всем им ненавистен этот человек. Но вот обер-лейтенант Макс смертельно ранен, и писатель открывает в этом отвратительном человеке такие переживания, такие общечеловеческие черты, что мы невольно обращаем в его сторону свой сочувственный взгляд. Нам будто бы говорят: человек, терзаемый мукой, будь то хоть самый заклятый враг, еще вчера творивший тысячи ужасов на твоей земле, заслуживает сострадания. Перед нами мается в смертельной муке не обер-лейтенант Макс и даже не просто человек, а словно бы кто-то дорогой нам и близкий.
«Лунный свет сползает все ниже. Макс видит перед собой белый холодный луч: все, чего он коснется, застывает и мертвеет. Но прежде, чем перейти на лицо Макса, луч пройдет по его животу. Сегодня живот Макса непомерно раздут, потому что в одном теле живут два человека одинакового размера и веса. Никто не знает как зовут того, второго… Может быть, тоже Макс… Ну, а двум Максам тесно в одной шкуре, тело распирает чудовищно, и Максу, который был когда-то обер-лейтенантом и враждовал с судьбой, трудно, — все равно что втиснуть обе ноги в один сапог. Нет, чем оставаться в такой тесноте, лучше уйти. Куда бы ни ушел, везде будет лучше, чем здесь. Легче. Просторнее. Хотя бы от этого удушья избавиться, от боли, стискивающей и распирающей, избавиться».
Во многих произведениях не почувствуешь разницы — что умер человек, что скатился с горы камень. Просто забываешь, что речь идет о смерти человека, а не только врага. А тут смерть врага вызывает в нас не меньше переживания, чем вызвала бы смерть дорогого нам соотечественника.
Рассказывает автор и о смертельном ранении советского воина, но рассказывает вскользь, между прочим. И краски берет для этого бледные, маловыразительные. Почему? Да потому, что его интересует другая сторона, потому что он внимательно вглядывается в человеческое нутро врага со всеми протекающими в нем сокровенными процессами и в новом ракурсе показывает нам весь ужас войны. К такому приему уже не раз обращалась советская литература, и всегда это давало интересный результат. То же самое можно сказать и о романе «В плену у пленников».
Использование этого приема отнюдь не превратило врагов в ангелов небесных: мы видим, что они готовы прикончить не только своих пленников-грузин, но и близких этих пленников, последовавших за ними по пятам. И, только заглянув в глаза смерти, сбрасывают они с себя груз жестокости, освобождаются внезапно от всех покровов и масок, в которые обрядила их война, и становятся вновь самими собой со своими ничем более не прикрытыми чувствами и мыслями. И тогда они переносятся воображением далеко-далеко, туда, где за раскинувшимися по ту сторону гор необозримыми просторами им видится родной дом, печальные лица матери и жены, туда, где так манят к себе уют и тепло семейного очага. И вчерашний зверь вдруг вспоминает о боге и взывает к нему о мире и покое на земле.
Подобные превращения выписаны в романе с особым тщанием, как и последние минуты погибающих немецких солдат, когда стоящая над головой смерть отмечает их лица печатью человечности.
Выше мы приводим отрывок, рисующий предсмертную агонию Макса. Теперь напомним сцену смерти Вальтера:
«Но вот он ступил на тропинку и в то же мгновение увидел, с особенной даже отчетливостью и яркостью увидел, как скала, замыкавшая тропинку в первом повороте, налетела на него, налетела лоб в лоб, и загремели горы. Потом тропинка, упирающаяся в темно-красную гранитную стенку, перевернулась и взметнулась вверх. А когда смолкло эхо, загремели пустые котелки, загремели и покатились, но не вниз, а, наоборот, вверх по скале, кувыркаясь, жидко гремя и подпрыгивая».
Всякого человека, будь он виновен или невиновен, будь он агрессор или защитник родины, война делает достойным жалости.
Одно из сильнейших мест романа — это эпизод с Гансом Штуте. Гансу надо сходить на речку за водой, а он, как и все остальные осажденные немцы, охвачен смертельным страхом: несмотря на договоренность с осаждающими, один из немцев, Вальтер, был убит как раз тогда, когда он шел за водой. Потом, правда, выяснилось, что совершили это не Таджи и Гуа, а кто-то другой, тоже засевший в горах в засаду, и немцам было сказано, что тот человек уже предупрежден и теперь опасаться им нечего. Но легко ли довериться слову на войне?! Вот в такой ситуации и приходится Гансу Штуте отправляться за водой. И он идет, идет, весь пронизанный страхом, до предела напряженный, преследуемый мучительными мыслями, вздрагивая всеми поджилками при каждом новом шаге. Писатель скрупулезно передает все оттенки состояния своего персонажа.