— Нет. — Я покачал головой.
— Ни одного не было?
— Было одно. И все… А от твоего отца?
— Приходят пока что.
— Адрес на них есть?
— Какой адрес? — удивился Гига.
— Чтоб ответить можно было.
— А-а, есть: номер полевой почты.
— А на нашем письме и номера нет.
Я увидел, как дверь нашего класса закрылась, и заторопился.
— Ну ладно, Гига, побежал…
— Постой! Приводи быков.
— Чего же их приводить, если ты…
— Придумаем что-нибудь. В конце концов, ночью подкуем.
— Я помогу тебе, Гига. Ты не думай — чем-нибудь да помогу.
— Ладно, ладно… — Он ушел.
Мимо меня пробежала запоздавшая Гогона. На ней было платье, которого я никогда раньше не видел: вроде синее и не синее — какое-то рябое.
— Здравствуй, Гогона! — крикнул я на ходу. — С обновой тебя!
Она оглянулась, обиженно сверкнула на меня глазами, и я догадался: «Перекрасила!» Она перекрасила свое желтое платье.
Я открыл дверь в класс:
— Можно? — и остановился в растерянности: на втором уроке у нас должна была быть математика, но вместо нашего учителя математики у стола сидела незнакомая молодая женщина. «Уж не забежал ли я в другой класс?»
— Входи, входи, — разрешила молодая женщина, не спрашивая причины опоздания. — Как фамилия?
Я назвался.
— Садись.
Я пошел к своей парте и сел, не в силах избавиться от растерянности.
— Учителя математики забрали на фронт, — шепнул мне Гоча.
Я снова окинул взглядом наш класс, долго смотрел на незнакомую учительницу и на минутку действительно поверил, что попал в чужой класс, больше того — совсем в другую школу.
Глава семнадцатая
КУЗНЕЦ
Ночью при свете аробной плошки мы подковали быков.
Я боялся, справимся ли мы с Гвинией, но все вышло хорошо. Гига крепко обмотал веревкой рога и морду Гвинии, веревку пропустил между задних ног быка и сильно потянул. Гвиния возмутился, замотал головой. Но от каждого движения веревка еще туже затягивала его. Он пошатнулся и упал на передние колени. Попытался встать, но опутанные задние ноги не слушались, вывернутая голова все сильней прижималась к плечу, еще одно усилие — и он завалился на бок. Гига споро сунул ему под ноги колоды, схватил их веревками, потом подставил под колоды высокие трехногие козлы, и ноги вола оказались задранными вверх.
Я бросился в кузницу, вынес гвозди для подков.
— Вот так держи! — показал мне Гига, потом клещами выдрал из копыта остатки старых подков и выскреб и очистил копыто.
— Подбери там подкову побольше! — Меж пальцев левой руки он зажал гвозди в точности так, как делал это его отец.
Я выбрал самую большую подкову, но и она оказалась маловата для Гвинии.
— Делать нечего, — сказал Гига, — подкуем этим. Подвинь-ка плошку поближе!
— Ладно, подковывай, — согласился я, поднося ему огонь.
Гига направил гвоздь в подкову чуть наискосок, чтобы не вогнать его слишком глубоко, и, подставив под копыто головку клещей, осторожно ударил по гвоздю молотком.
Гвиния рванулся, дернул связанными ногами. Я отскочил в сторону, думал, что Гвиния разнесет колоды, разорвет путы, но Гига не тронулся с места: стоял и ждал.
— Хватит, — сказал он потом. — Молодец, хватит.
Наконец бык угомонился, и Гига снова взялся за работу. Он легонько стукал по гвоздю до тех пор, пока не вогнал его почти по шляпку, и тогда еще раза два ударил посильней. Острый конец гвоздя вылез сбоку из копыта, и, когда Гига умело загнул его клещами и молотком плотно прижал к копыту, я удивленно заметил:
— Прямо как настоящий кузнец!
Гвиния сопел, дрыгал ногами, но Гига продолжал свое дело спокойно, как его отец.
Когда Гига принялся за второго быка, я напомнил про его больное копыто.
— Посмотрим, — ответил он, опутывая быку ноги.
— Не заходи сзади, Гига, он лягается! — предупредил я.
— Ничего, быки почти все бодаются или лягаются! — Он взял у меня коптилку и стал осматривать больное копыто.
— Удержит гвоздь-то?
— Кто его знает! Но без подковы хуже. Надо попробовать.
Когда Гига приступил к работе, коптилка вдруг стала гаснуть.
— Что с ней?
— Не знаю. — Я взболтнул коптилку. В ней не было керосина. — Керосин кончился.
— Вытяни фитиль, может, успеем подковать.
Фитиль скоро догорел, опять пришлось выковыривать его гвоздем.
Пламя вспыхнуло ярче, и я заметил за собой чью-то тень. Я обернулся и вздрогнул: рядом со мной стоял Клементий Цетерадзе. Встретив мой взгляд, он заулыбался.