— Может, подвезешь на арбе, сынок?
Сам я не садился на арбу, чтоб не утруждать быков, но Серапиону я не мог отказать. Он закинул мотыгу за грядку, кое-как влез на арбу и с узелком в руках уселся сзади. Я предложил ему перебраться вперед.
— Нет, сынок, быки и без того еле тянут, — сказал он.
Позади Тухиевой собачки шагал Буду. Похоже, он трусил и избегал меня.
«Клементий-то, видно, на базаре, — подумал я, — вот и послал Буду за себя».
Накануне Эзика говорил нам, что надо промотыжить всю кукурузу. Но мы направились туда, где в поле одиноко стоял большой явор — он давал хорошую тень, и в полдень под ним можно будет передохнуть и отдышаться.
Я поставил арбу к самому дереву. Культиватор и мотыги сбросил на землю, взобрался на арбу, притянул ветку и повесил на нее узелок с едой.
Серапион, кряхтя, опустился на травку, достал из кармана точильный камень и принялся править свою мотыгу. Я впряг быков в культиватор. Гогона взялась за повод, привязанный к рогам животных.
— Ну, что, начнем? — спросил я.
— Начнем, — ответил Тухия и, украдкой отломив кусок от своей лепешки, кинул его в рот и проглотил, не прожевывая. Узелок он засунул в дупло явора над самой арбой. Собака облизнулась длинным, как подошва, языком и улеглась под арбой.
— Ну! Ну-у! — крикнул я на быков. — Пошли!
Гогона повела их по заросшим сорняками бороздам.
Когда мы прошли три борозды, ребята тоже начали мотыжить. Серапион еще немного поскреб свою мотыгу камнем и встал в ряд с ними.
На широко раскинувшихся полях тут и там показались упряжки быков и старики с мотыгами.
Солнце жгло немилосердно. С каждой новой бороздой зной усиливался. Культиватор с трудом одолевал сорняки, пустившие глубокие корни; новая лапа почти все время болталась в воздухе, и я всей тяжестью давил на нее. То и дело приходилось повторно проходить борозду, но на долю полольщиков все равно оставалось много работы. Они по двое двигались друг за другом.
Черный бык скоро притомился, на губах у него выступила пена. Я попридержал быков, чтобы дать им отдохнуть. Полольщики едва закончили по одной борозде. Тухия взглянул на солнце: до полудня было далеко. Он тихо, чтобы не слышала Гогона, спросил меня:
— Не пора полдничать-то? А?..
— Ты что, спятил! — крикнул я так громко, чтоб и Гогона услышала, и Гоча, и Серапион, и погнал быков дальше. Дойдя до конца борозды, я оглянулся и увидел, что Тухия стоит в ряду с другими и мотыжит, кивая в такт большой головой, а мотыга в его худых руках кажется большой и тяжелой.
Серапион, широко расставив старческие, привыкшие к покою ноги, делает несколько взмахов, потом плюет на ладонь и перекладывает мотыгу в другую руку. Гоча шагов на шесть опередил Тухию и Серапиона. Буду перешел через дорогу и пристроился к другой бригаде. Черный бык опять притомился, закинул голову.
— Остановим, Гогита, пусть отдохнут, — сказала Гогона.
— Нет, погоняй! — крикнул я.
— Жалко.
— А нас не жалко? А Тухию не жалко?
Гогона не ответила и стала заворачивать быков. Я подлез плечом под ручник культиватора и перетащил его на новую борозду.
— Ну, чертова скотина! — крикнул я и огрел быков плетью. — Тяни.
Плуги глубоко ушли в землю. Они выворачивали пласты, но живучие сорняки цеплялись каждым корешком, высовывались из-под комьев и снова вставали, изо всех сил сопротивляясь пропольщикам.
Солнце припекало все сильнее. Потом откуда-то появилось белое облачко, краешком зацепилось за солнце. Я отчетливо увидел, как скользит по полю его тень. Когда тень накрыла дерево, под которым стояла арба, Тухия выпрямился и с надеждой взглянул на небо. Я помахал ему рукой, чтобы он не бросал работу.
Тень быстро пронеслась над нами. Снова нещадно палило солнце.
Черный бык от усталости вывалил язык, и мы остановились передохнуть.
Гогона наломала ольховых веток, сплела из них шляпу. Такую же шляпу она смастерила и для меня.
Бык за это время малость отдышался. Мы продолжили работу.
Тухия шел по третьей борозде. Он то и дело останавливался, смотрел на небо и удивлялся, что солнце так медленно ползет вверх и никак не настанет спасительный полдень.
С меня градом катил пот, капал с носа и с подбородка.
У Гогоны от зноя покраснели белки глаз, а щеки пылали, как гранатовый цвет.
Ей очень шла шляпа из зеленых листьев.
Гвиния сильней налег на ярмо, черный бык не поспевал за ним, культиватор опять пошел вкось, одна лапа задела и срыла кукурузу.
— Гогона, тяни левее! — крикнул я. — Левее!