— А я так уверен, что боитесь. И я тоже боюсь. Знаете, что любит говорить Борис Николаевич: «Дело не в том, чтобы не бояться, а в умении преодолевать страх».
— Ну, Борис Николаевич…
— А он что, — перебил Топорков, — из другого теста сделан? Такой же человек, как вы и я. Не думайте об опасности — и она не будет страшна. Здесь как на войне. Люди боятся, но идут.
— Я, право же, не боюсь. Игорь Дмитриевич… — начал Романов, но как раз в этот момент исполинская молния ударила, казалось, в самый корпус корабля. Оглушительный треск вырвался из динамика. Звездолёт ощутимо вздрогнул.
Романов невольно отшатнулся от экрана.
— Извольте! — сказал Топорков. — Попробуйте уверить меня, что это вас не пугает. О нет! Космические полёты страшны!..
— Но когда дойдёт до дела…
— А это другой вопрос. Мы знаем, на что пошли. Если бы в вас сомневались, вы не попали бы в число членов экипажа.
В начале восьмого часа полёта над океаном фотометры отметили постепенное ослабление освещённости. Звездолёт достиг полосы сумерек. Позади него Солнце склонялось к восточному горизонту. Благодаря медленности вращения планеты вокруг оси «СССР-КС3» легко обгонял Солнце, и относительно него дневное светило если бы оно было видно, совершало бы свой путь по небу Венеры в обратную сторону — с запада на восток.
Берег континента по-прежнему не показывался. Белопольский решил ещё один час лететь к западу. Если суша не откроется, звездолёт вылетит из сумеречной полосы обратно и будет искать «землю» на севере или юге.
Постепенно становилось всё темнее.
Приборы пульта давали возможность вести корабль «слепым полётом», но проникать в область полной ночи всё равно бесполезно. Совершить посадку на материке в темноте было совершенно невозможно: Венера не имела оборудованных ракетодромов.
В самый последний момент, когда Мельников, управлявший кораблём, готовился переложить рули и повернуть назад, радиоволны локатора нащупали твёрдую «землю» и, отразившись от неё, заставили стрелку прибора дрогнуть. Прямая линия на ленте, в течении восьми часов свидетельствовавшая, что впереди нет ничего кроме воды, резко прыгнула вверх и зазмеилась ломаными скачками, отмечая неровности далёкой «земли».
Было ещё достаточно светло. Материк должен был показаться через несколько минут, если, конечно, это материк, а не какой-нибудь остров. Но и остров мог оказаться пригодным для посадки.
— Кажется, мы выиграли в последний момент, — сказал Белопольский.
— Посмотрим, — сдержанно отозвался Мельников. — Судя по прибору, земля прямо по носу корабля.
Звездолёт влетел в очередной грозовой фронт, и всякая видимость исчезла. Создалась опасность пролететь мимо «земли», и Мельников замедлил скорость. Это было не совсем безопасно: сила водяного потока могла сбросить корабль с высоты, но приходилось сознательно рисковать. Может быть, грозовой фронт не широк?..
И, действительно, через три минуты звездолёт миновал грозу. Перед глазами экипажа открылась оранжево-красная полоса.
Если это был остров, то, по-видимому, очень большой и вполне пригодный для посадки и длительной стоянки. Он находился сейчас на самой границе дня и ночи, и на нём вскоре должен был наступить день, долгий день Венеры.
Мельников повернул к югу и, ведя корабль на высоте ста метров, внимательно вглядывался в рельеф берега, ища подходящее место. То же делали и все остальные.
Профессор Баландин первый заметил узкий залив, глубоко врезавшийся в сушу, окружённый обрывистыми берегами, заросшими огромными деревьями, и сообщил о нём командиру. В этом заливе, защищённом от ветра, вода была спокойна.
Подлетев ближе, звездоплаватели увидели, что залив имел метров двести ширины и не менее чем на километр вдавался вглубь берега. Гавань была очень хорошей.
Мельников посмотрел на командира корабля.
— Опускайтесь! — сказал Белопольский. — Неизвестно, где и когда мы найдём другую «землю».
Описав широкий полукруг, звездолёт пошёл на посадку.
Смолкли двигатели, и, спланировав на крыльях, «СССР-КС3», взметая пенные буруны перед своим острым носом, врезался в воду и заскользил по ней на плоских реданах своего днища, как гигантский глиссер. Крылья исчезли в пазах корпуса, и стопятидесятиметровая «сигара» неподвижно застыла на поверхности залива в ста метрах от берега.
Несколько секунд все члены экипажа оставались на своих местах. Людям казалось, что наступила какая-то особенная, торжественная тишина.
Звездолёт чуть заметно покачивался.