В вестибюле вокзала собрались все приглашённые на старт. Члены правительства, сотрудники Космического института, учёные, родные и друзья окружали тех, кто сегодня покидал Землю и отправлялся в далёкий, полный неведомых опасностей, героический путь.
Белопольский и Мельников стояли у стеклянной двери, ведущей на поле. Возле них были Ольга, Серафима Петровна Камова и сестра Белопольского — совершенно седая старушка, его единственная родственница. Тут же, на одном из диванов, сидел Пайчадзе с женой и дочерью.
Мельников и Ольга внешне были спокойны. Только бледность и синева под глазами свидетельствовали о бессонной ночи и тяжёлом прощании, которое они, не любившие проявлять своих чувств на людях, пережили дома.
Белопольский и Пайчадзе были такими же, как всегда. Нина Арчилловна даже смеялась чему-то. Проводы в космический рейс были ей уже привычны. Сегодня она провожала Арсена Георгиевича в пятый раз. Красивое личико Марины было расстроено и глаза покраснели от слёз. Но здесь, при всех, она не плакала. Держа отца за руку, она неотрывно смотрела ему в лицо.
Члены экспедиции, подражая своим руководителям, старались быть спокойными, но кое-кому это плохо удавалось.
Быстрыми, короткими шагами нервно ходил по вестибюлю от одной группы к другой полный человек с розовым лицом и длинными седыми волосами. Подойдя к кому-нибудь, он бросал несколько ничего не значащих слов и, не ожидая ответа, отходил к другому. В его порывистых движениях, в застывшей на лице улыбке чувствовалось с трудом сдерживаемое волнение. Это был руководитель научной части экспедиции — академик Баландин. Он второй раз участвовал в космическом рейсе, но никак не мог совладать с нервами.
Напротив Пайчадзе, между женой и сыном, неподвижно сидел старший инженер звездолёта Константин Васильевич Зайцев. Он казался совсем спокойным.
Забившись в самый дальний угол, стоял у стены Геннадий Андреевич Второв. Миловидная блондинка обеими руками сжимала его руку и то смеялась, то вдруг начинала плакать. На энергичном лице Второва застыла гримаса страдания.
Тесной кучкой, окружённые родными, стояли холостые участники полёта: Орлов, Романов и Князев. Стараясь казаться спокойными, они часто смеялись, но смех звучал фальшиво.
Зато совсем естественно улыбался, прогуливаясь по залу под руку с женой, опытный звездоплаватель инженер-радиотехник Топорков. Его лицо, немного цыганского типа, с большими тёмными глазами, было так невозмутимо, точно он собирался ненадолго съездить в соседний город.
Мирно беседовали о чём-то не относящемся к полёту врач корабля Степан Аркадьевич Андреев и польский биолог Коржевский, только три дня назад прилетевший в Москву, — их никто не провожал.
Но не только те, кто улетал с Земли, и их родные волновались в ожидании старта. Многие из остающихся не могли скрыть нервного состояния. Гул голосов то усиливался, то внезапно стихал, и в вестибюле вокзала наступала напряжённая тишина.
— Пора бы, — тихо сказал Мельников, обращаясь к Белопольскому. — Многим тяжело, это ожидание.
Стрелки часов на стене вестибюля показывали четверть двенадцатого.
— Когда же он, наконец, приедет? — спросил Константин Евгеньевич.
— На шоссе творится что-то невероятное, — заметил кто-то из стоявших поблизости. — Машину Сергея Александровича могли задержать.
— Я не удивлюсь, если его принесут на руках вместе с автомобилем, — засмеялся Мельников.
Как раз в эту минуту отдалённый гул, всё время слышный в открытые окна, резко усилился, перейдя в оглушительный шум, быстро приближавшийся к вокзалу. Очевидно, тот, кого ждали, был уже недалеко.
Все расступились, освобождая широкий проход от двери к месту, где стоял Белопольский. Корреспонденты, подняв свои аппараты над головой, пробирались поближе ко входу.
Директор Космического института, лауреат четырёх золотых медалей имени Циолковского, Герой Социалистического Труда Сергей Александрович Камов показался на пороге двери в сопровождении президента Академии наук СССР и седого как лунь академика Волошина.
На мгновение остановившись и жестом руки ответив на дружные аплодисменты собравшихся, он быстрыми шагами пересёк вестибюль и подошёл к Белопольскому.
Мельников заметил мимолётный взгляд, брошенный Камовым на Ольгу, и одобрительную улыбку, мелькнувшую на его лице при виде спокойствия дочери.
— Долгие проводы — лишние слёзы! — громко, чтобы все слышали, сказал Камов. — На корабль, Константин Евгеньевич!