Стекло переднего окна скользит вниз, Феликс всовывает голову в салон машины, подмигивает мне и говорит:
— Фрэнк, дай мне свой ключ.
— А где твой?
— Понятия не имею. Где-нибудь в доме. И если ты скажешь, что я бы голову потерял, не будь она привинчена, я организую воздушный налет на Менорку. — Он подмигивает мне еще раз. Я улыбаюсь; моя ладонь с ключом от его дома уже вспотела.
Мотор замолкает, Фрэнк какое-то время возится со связкой ключей, затем отцепляет один и протягивает его Феликсу через окно.
Тот берет ключ и говорит Фрэнку:
— Не сгори там.
— Что? — неожиданно резко реагирует водитель.
— На Менорке, дружище. Не сгори там.
— А… — протягивает Фрэнк.
И Феликс снова бежит через дорогу, что-то напевая и делая нам знаки рукой. Мы смотрим, как он вспархивает по ступенькам, открывает замок и входит в дом, выдав напоследок еще один жест и громко хлопнув дверью.
Фрэнк вздыхает.
— Ну, — спрашивает он, глядя на меня в зеркало заднего вида, — куда едем?
— Сток-Ньюингтон, пожалуйста, — отвечаю я, словно таксисту. — Я покажу, когда подъедем поближе.
Мне немного стыдно, когда Фрэнк останавливается у моего дома, уж очень моя улица отличается от Феликсовой. Хотелось бы, чтобы эта поездка длилась дольше, чтобы я полнее насладился ощущением того, что ты сидишь на заднем сиденье роскошного автомобиля и высокомерно смотришь на проносящиеся мимо улицы Лондона.
Во время пути мы с Фрэнком почти не разговаривали, я только показывал ему, куда ехать, а когда мы наконец добрались до места, я быстро выскочил из машины. Ах какая картинка: вылитый Феликс Картер вышел из «мерседеса» и прощается с шофером!.. Потом автомобиль умчался, а я остался стоять на тротуаре перед своим домом. Я, Крис Сьюэлл.
Меня охватывает чувство потери. Сокрушительное и всеобъемлющее, как после звонка тетушки Джин, сообщившей мне о смерти отца. Такое же ощущение ужасной несправедливости, словно у меня отняли что-то очень дорогое.
Я делаю глубокий вдох и вдруг понимаю, что весь дрожу от обилия эмоций, а еще мне смертельно хочется выпить. Поэтому поворачиваюсь и иду в магазин, где покупаю бутылку водки; на этот раз я не предлагаю женщине за прилавком оставить сдачу себе.
Как только я вновь оказываюсь в квартире, в своей старой жизни, делаю шаг в загаженную гостиную, меня охватывает уныние, я откручиваю крышечку и жадно глотаю водку прямо из горлышка.
Никаких сообщений на автоответчике. Никаких сообщений на мобильном телефоне. Я чуть было не набираю номер Сэм, но потом думаю: «А что я скажу?» Нет, не буду ей звонить. Вместо этого я поворачиваюсь к кофейному столику и смахиваю с него весь хлам на пол, оставив всего лишь один предмет — револьвер. Затем лезу в карман, достаю ключ от дома Феликса Картера и аккуратно кладу его рядом с оружием: ухмыляющийся Барт Симпсон сидит возле старого, военного образца, отцовского револьвера.
А потом ставлю альбом Феликса и слушаю песню «Люблю тебя (в N-ной степени)». Скобки в названии действительно очень важны. Он был прав насчет слов.
Кстати, вы ни за что не догадаетесь…
О чем?
На днях я увидел здесь знакомое лицо. Новенький.
Кто именно?
Огрызок.
Господи, неужели?
Вне всякого сомнения. С тех пор, как я бросил пить, память стала лучше. Конечно, он меня не узнал. То есть он, конечно, в курсе, кто я такой, все это знают; он не узнал меня, если вы понимаете, о чем я. Я подумал, что могу как-нибудь наведаться к нему по дороге в туалет. Или попрошу кого-нибудь сделать это за меня. Здесь я уважаемый человек, со мной многие считаются.
Вам не следует говорить мне такое.
Неужели? А я думал, вы хотите знать обо мне всю правду.
Ну, в общем, да.
И вы ее узнаете. Скажите, вы уже встречались с Сэм?
Щекотливый вопрос…
Если вы ее увидите, обязательно передайте, что я люблю ее.
Глава 39
По дороге в Бедфорд Загадочная Блондинка никак не могла понять, почему она испытывает такое странное чувство, собираясь на встречу с Самантой Сьюэлл. Журналистского опыта ей было не занимать — она брала интервью у множества людей, большинство из которых слыли очень известными, стильными и шикарными, и привыкла к возникающим при этом волнению, предвкушению, профессиональной гордости и так далее. Но, ведя машину по трассе А1, журналистка вдруг осознала, что ощущает доселе незнакомое ей чувство, возникшее, как она догадалась, из ощущения сопричастности. Весьма специфического ощущения сопричастности. В преддверии беседы с женой Кристофера Сьюэлла (а Сэм все еще оставалась его женой, хотя бракоразводный процесс начался и продвигался так быстро, как только позволяла бюрократическая машина), Загадочная Блондинка чувствовала себя не как репортер, собирающийся взять интервью, а как любовница, спешащая на встречу с обманутой супругой.
Во многих отношениях, подумала Блондинка кокетливо, она и в самом деле была другой женщиной Кристофера Сьюэлла. Ведь насколько ей было известно, она единственная из всех, навещавших его в тюрьме, не имела никакого отношения к юридическому процессу. Конечно, другие журналисты тоже пытались получить разрешение, однако его дали только ей, и хотя девушка подозревала, что во многом это связано с желанием журнала «Дерзость» поправить свои дела за счет Сьюэлла, ее отношения с Кристофером до определенной степени могли считаться интимными.
И поэтому Блондинка нервничала гораздо сильнее обычного. Хотя за ее хладнокровным, шикарным и прекрасным обликом не было заметно ни тени волнения, она походила на лебедя, который выглядит спокойным и безмятежным для стороннего взора, но бешено и хаотично молотит лапками под водой.
Сейчас Саманта Сьюэлл проживала на окраине города Бедфорд. Это место мало напоминало муниципальные микрорайоны в лондонском понимании, например, тот, через который Кристоферу и Саманте Сьюэллам приходилось проходить по дороге на работу и обратно. Нет, этот район представлял собой довольно большую группу рассчитанных на одну семью домов. Возле каждого — отдельный проезд, сад с дорожкой и, в большинстве случаев, с конструкцией для сушки белья.
Детство Блондинки прошло в подобном же местечке. Оно напомнило ей о газонокосилках, пластиковых ведерках в песочницах и медленно мелеющих бассейнах-лягушатниках. Напомнило о звуках воскресного дня, когда весь район бурлил от хозяйственной активности жителей. Но больше всего оно напомнило ей о страстном желании сбежать оттуда. По удивительной иронии судьбы, ее будущее оказалось так тесно связанным с подобным районом.
По договоренности с адвокатом Саманты, Загадочная Блондинка должна была стать единственной — опять! — журналисткой, которой разрешат войти в дом. Помогло то, что она знала адвоката. На самом деле она познакомила юриста с его нынешней женой, когда они еще учились вместе в Оксфорде. Это знакомство сыграло ей сейчас на руку, ускорив процесс и избавив от необходимости устанавливать доверительные отношения — барьер, который не смогли преодолеть другие журналисты.
Несмотря на ходатайство адвоката, вначале Саманта Сьюэлл держалась настороженно. Приманка, которую ей предложила Загадочная Блондинка, заключалась в том, что Сэм предоставлялась возможность «сказать свое слово» и «прояснить ситуацию». Увы, это прозвучало неуклюже и неубедительно, и Сэм просто ответила, что ей нечего сказать и что все и так предельно ясно.
С последним утверждением трудно было спорить. После Феликса Сэм оказалась второй жертвой преступления. Когда же она вдруг отступила от своего нежелания давать интервью и через адвоката заявила, что согласна на встречу, мотивы этого поступка остались загадкой, и журналистка могла только строить предположения.
Скорее всего свою роль сыграло, как говорят американцы, «прикрытие». Насколько ей было известно, Саманту переселили в Бедфорд — место, расположенное примерно в двадцати минутах езды от дома ее матери, — почти сразу же после убийства, и с тех пор никто не знал о ее местопребывании. Женщина могла изменить имя и внешность, но без пластической операции она все равно бы осталась Самантой Сьюэлл; рано или поздно найдется человек, который ее узнает. Из того, что ей было известно о Сэм, Загадочная Блондинка сделала вывод, что той скоро бы надоело прятаться и захотелось бы вернуться к нормальной жизни — раньше она работала организатором конференций.