— Я знаю, кто такая Лара, — язвительно заявила она, брызгая слюной. — Поэтому и прошу вас. Теперь, пожалуйста, пойдемте. Парковщик там, наверное, искурился весь в машине, пока мы тут с вами чешем языками.
— Хорошо, да… ну, в общем, конечно. Я только переключу телефон на голосовую почту, — с неохотой сказала я и последовала за ее невидимой задницей и клацаньем каблуков, похожим на передергивание затвора.
— Я хочу что-то, что можно перепродать, — сказала она в машине, включая кондиционер и четвертую передачу. И если бы я не была обескуражена тем, что меня похитила ужасная жена моего босса, то я бы лишилась чувств от радости — не каждый день я отъезжаю от своего офиса на темно-синей спортивной «БМВ» с самой изящной обивкой из бежевой телячьей кожи и с женщиной за рулем, которая ведет машину в перчатках. Мы проехали по бульвару Уилшир мимо «Сакса» и «Кейт Манталини», рядов неуклюжих внедорожников, и я чувствовала себя так, словно получила доступ в высший свет. Все в мире Миа Вагнер было красиво. Как ария Пуччини, которая лилась из ее стерео.
— Перепродать? — неуверенно переспросила я.
— Если это подарки, тогда он не сможет их забрать назад. Так что чем дороже, тем лучше. Лучше всего подойдут драгоценности или предметы искусства.
— Я уверена, что Скотт никогда не попросит своих подарков назад, — сказала я, отстаивая великодушие босса. Кто бы он ни был — только не дешевка.
— В случае развода, — пояснила она. — Это моя маленькая страховка.
— О, понимаю. — Я старалась сделать вид, будто знаю все о разводе в штате Калифорния. Которым, думаю, я так или иначе скоро стану заниматься.
— Пожалуй, начнем с «Батлфилдс», что скажешь? — Она обернулась, и по ее лицу скользнула тень улыбки. — О Боже, Элизабет, ты, наверное, считаешь меня монстром, да? — спросила она, останавливаясь перед аукционным домом. — Но я не всегда была такой. Именно поэтому я и хочу взять от этого брака все, что смогу. Потому что если счастье купить нельзя, то небольшую компенсацию за тягостное страдание — вполне.
— Я никогда прежде не бывала в «Батлфилдс». — Мне очень не хотелось сейчас развивать тему. — Вы ищете живопись или скульптуру?
— Я подумывала о Дали или Миро. Миро скорее всего не подойдет. Меня беспокоит падение спроса на испанских сюрреалистов. Не хотелось бы покупать то, что потеряет ценность, — сказала она, когда мы передали ключи парковщику и пошли внутрь. — Но опять-таки — какая разница? Деньги-то все равно не мои.
Выяснялось, что Миа Вагнер не такая уж повернутая на всем модном и не питает нежности к красивым вещам. И пока мы блуждали среди картин, я — разинув рот, Миа — записывая что-то в своей кожаной амбарной книге «Смитсон», я поняла, что она очень умная женщина. Конечно, куда более умная, чем ее бедный, судя по всему, стоящий на пороге нищеты муж.
— Я не всегда была сукой, — сказала она между прочим, ясно демонстрируя роднящую ее с мужем черту — хорошее владение грубым языком. — Когда мы впервые встретились со Скоттом, нам было весело. Я работала в «Гагосян» в Нью-Йорке, а он приехал туда на закрытый показ с Дэвидом Боуи и еще с какой-то кинозвездой, я не помню уже с кем. И я пыталась объяснить ему, почему Дэмиана Херста еще рано хоронить. Он настаивал, чтобы я поехала к нему в Мерсер, — и он был так безумно очарователен, что я согласилась. Даже при том, что мой друг был на той же самой вечеринке.
— Похоже на Скотта, — сказала я. — Узнаю его настойчивое обаяние.
— Ключевое слово — «настойчивое», — сказала она, вновь вспомнив, что мы здесь, чтобы «натянуть» ее мужа на несколько миллионов долларов, а не петь ему дифирамбы. — Так или иначе, ухаживание удалось на славу, были и романтические поездки на Бора-Бора, и уик-энды в Риме… Не то чтобы меня это поразило. Я встречалась с мужчинами, у которых было гораздо больше денег и очарования, чем у Скотта. Но с ним я веселилась. Мы могли сидеть в «Баре Гарри» на Венис и умирать со смеху. Или забавлялись у огня в Аспене, и он был самым милым, самым преданным, самым внимательным мужчиной в мире. — Она быстро записала номер Мондриана в свою книгу. — Но я не понимала, что именно этим Скотт постоянно и занимается. Дарит. Он эдакий подарок, который постоянно всем себя раздает. Только теперь он дарит себя всем. Каждой актрисе не у дел, которая встречается на его пути, Дэниелу Роузену, который не будет лизать ему ботинки, парковщикам, помощникам официантов, режиссерам. И женщинам. Он не может сопротивляться женщинам. Таким, которые ездят на «роверах», стоят на светофорах и западают на его тачку…
— Он рассказал вам об этом? — Я была потрясена. Я планировала унести эту конкретную тайну с собой в могилу.
— Конечно, нет. На самом деле мы и не разговариваем больше. — Она повернулась ко мне и пожала плечами. — Я установила за ним слежку. За каждой встречей, за каждой премьерой, за каждой поездкой в спортзал. Вдруг случайно узнаешь, что абонемент в тренажерный зал придется аннулировать, потому что он там десять месяцев не был. У него в последнее время другие упражнения.
— Понятно, — сказала я. У меня не было никакого желания вытаскивать на свет грязное белье Скотта — впрочем, как и выбора.
— В общем, у Скотта есть время на кого угодно, кроме меня. Эти люди, его наркотики, вечеринки, которые никогда не заканчиваются… ну, это точно браком не назовешь. — Она долго и вдумчиво смотрела на картину Дафи, а затем стала изучать рамку.
— А вы не думали сходить на семейный психотренинг? — Да, да, глупо. Но больше ничего я придумать не смогла.
— Ну, если предложить жеребьевку перед открытием конверта в Китайском театре Манна и два часа с психиатром, угадай, что он выберет? — горько сказала она. — Скотт хочет спасти наш брак не больше, чем затолкать свое белое дерьмо себе в нос. Это только вопрос времени — сколько еще осталось, прежде чем я позвоню своему адвокату.
— Но вы же когда-то любили его, и он вас тоже… разве это недостаточно хорошая причина, чтобы попытаться еще раз?
Она посмотрела на меня так, словно я навернулась с летающей тарелки.
— Я понимаю, что слишком романтична, но мне нравится Скотт… и я не слишком знаю вас, но думаю, что вы замечательно подходите ему, а ситуация ужасная. — Не знаю, с чего я так разоткровенничалась — впервые в жизни. Но мне кажется, это оттого, что я испытывала симпатию к Миа. Со всей своей безнравственностью, она была умная и веселая женщина, и, как она говорила, она не всегда такой была, так что, может быть, в глубине души она такая же добрая и внимательная, как и Скотт. В глубине души.
— О нет, нас уже не спасешь, — сказала она и ласково погладила меня по спине. — Я застала его с девицей, которая выгуливает нашу собаку, на прошлой неделе. Это была последняя капля. Она заслуживала доверия, но пришлось ее уволить. Так что теперь собака страдает. Я поняла, что никогда не смогу иметь детей со Скоттом. Нашим отношениям конец. Теперь вопрос только в том, сколько я смогу взять. Потому что после четырех лет брака с человеком, который не способен даже подобрать одежду с пола и который отрицает, что он привязан ко всему, от секса до «Экседрина ПМ», я чувствую, что имею право.
— Ну, если так… — сказала я осторожно, чтобы она, чего доброго, не вздумала спрашивать у меня какого-нибудь совета.
— Так, насколько я вижу, это все — второразрядное искусство. — Миа решительно захлопнула книгу. — Нет ничего дороже миллиона долларов, а на свой день рождения я бы предпочла что-нибудь повеселее. Поедем к Гарри Уинстону.
«Поедем к Гарри Уинстону»!
Ну, я не разбираюсь в камнях и ничего не соображаю в каратах, но покажите мне женщину, которая может сопротивляться этому боевому кличу. Я — не могу. И вскоре все мысли о предательстве и привязанностях Скотта, о профессиональном этикете остались на обочине, стоило мне занять свое место в машине мечты Миа. С тех пор как я решила завязать со свиданиями в этом городе, я даже не думала, что, проведя с Миа всего один вечер, пойму, каково это — быть голливудской женой. Так что я решила расслабиться и получать удовольствие — даже при том, что на моем столе меня ждали шестнадцать непереплетенных сценариев, которые надо раздать, неотвеченные телефонные звонки, которых больше, чем стрингов «Козабелла» у Лары, и Джейсон в «Кофейном зерне» — чтобы обсудить «Неистовое чувство одержимых». Вот и все, что можно сказать о моей начинающейся карьере голливудского игрока. Первые проблески безумия вскружили мне голову.