Над Санта-Моникой повис туман, и на Сан-Висенте не было ничего видно дальше нескольких метров. Я включила фары, пребывая в уверенности, что со своей везучестью обязательно попаду под колеса какой-нибудь актрисули, которая протаранит меня на полноприводном монстре и скроется в неизвестном направлении. Такие случаи стали в последнее время какой-то тенденцией, и уж точно недолго осталось ждать, пока невезение не станет таким же модным, как быть тощей и иметь поэтому несоразмерно большую голову. Наконец-то я доехала до Венис, но моря не было видно из-за тумана. Волны угрожающе рокотали. Никакого голубого горизонта, который обычно, что бы ни случилось, поднимал мне настроение. Наверное, радоваться мне сегодня не полагалось.
Я вошла в холл, изо всех сил стараясь держать голову прямо. Дура! Маразматическая дура! Сама виновата. Я никогда не просила Джейсона ничего подписывать; наше соглашение было целиком и полностью основано на дружеском рукопожатии и чае с пряностями. Мы были друзьями. Или это только я так думала? Мне и в голову не могло прийти, что он вот так вышвырнет меня, даже не удосужившись позвонить. Да, мне некого винить, кроме самой себя. Подойдя к двери своей квартиры, я увидела на полу цветы. Розы с длинными стеблями. Три дюжины. И карточка. Я сделала еще один шаг и вытащила карточку из-под целлофановой обертки. Но прежде чем открыть ее, я уже узнала детский, угловатый почерк Джейсона.
Дорогая Лиззи, прости меня за весь этот сыр-бор. Я должен был предупредить тебя раньше, но Дэниел не сказал мне, что информация просочится в прессу. Пожалуйста, мне очень нужно с тобой поговорить. Я весь день буду дома ждать твоего звонка.
С любовью,
Джейсон.
Записку я порвала в клочья, несколько раз порезавшись бумагой. Розы разбросала по коридору — словно смерч пронесся над выставкой цветов. Потом, слизывая с пораненных пальцев кровь, собрала мусор и пошла искать Джейсона. Я не собиралась принимать его глупые извинения. Как он посмел?! Я рисковала жизнью и подставлялась, чтобы передать чертов сценарий Дэниелу. Ах-ах! Ему жаль. Сыр-бор… Господи, да он просто лживый вонючий ублюдок, и я заставлю его заплатить мне за все! От моей убитости не осталось и следа. Я ликовала, заряженная исключительно желанием мести. Нет! С Джейсоном мне говорить не о чем. Выскажусь, а потом надеру ему задницу. Возьму вот эти его розы, или что там от них осталось, и воткну их ему прямо в его сухопарый зад. И испытаю истинное удовольствие — шипы на них еще остались. Интересно, он заплатил за них из тех трех миллионов, за которые продал меня?
Подъехав к его дому, я все еще была на взводе. Припарковавшись в неположенном месте, я взбежала по ступеням и позвонила по домофону. Когда он открыл, я поднялась к его двери и швырнула несчастные розы ему в физиономию.
— Пошел ты! — взвизгнула я и бросилась вниз, к машине. Потом развернулась и взбежала назад, перепрыгивая через две ступеньки. — Я еще не закончила!
Джейсон так и стоял там, потрясенный, с лепестками роз, зацепившимися за ворот рубашки.
— Ты ублюдок рода человеческого! Я была твоим другом, и мы были партнерами. Надеюсь, ты рад, что заключил этот договор! Ну что? Продал душу дьяволу? И за что? За деньги. Я готовила для тебя отличный договор! Это был честный договор с замечательным продюсером. Надеюсь, они перепишут твой сценарий, выпрут тебя под зад коленом и насрут на твою мечту так же, как ты насрал на мою! — Выкрикнув все это, я повернулась и походкой, преисполненной достоинства, удалилась.
Драка так и лезла из меня, как воздух из продырявленной резиновой лодки. Вести машину до Венис я была не в состоянии. Черт, я даже не смогла бы доехать до конца квартала! К счастью, в Лос-Анджелесе везде цивилизация, и я вспомнила ту забегаловку, куда мы с Джейсоном не раз ходили на наши «сценарные посиделки». Я с облегчением вздохнула, увидев ее розовый фасад и маленький полосатый навес. Слово «Такерия» над входом вызвало у меня жажду, и мне захотелось ощутить вкус «Маргариты» на своих губах, а еще — гуакамоле и чипсов. Как можно больше — и того и другого. Вот он, источник комфорта, подумала я, это лучше, чем какая-то азиатская женщина будет тереться сиськами о мою кожу. Хотя бы и во имя моей красоты. Я отдала машину парковщику у ресторана по соседству и открыла тяжелую дверь «Эль Кармен».
Был еще день, но этого никак нельзя было сказать по той кромешной тьме, в которую я ступила. Без единого окна, этот бар оставался точно таким же, каким был пятьдесят лет назад. И днем, и ночью. Так и видишь Раймонда Чандлера, который закладывал за воротник, сидя на одном из многочисленных барных стульев. Барная стойка тянулась вдоль всего помещения, и, усевшись на один из красных виниловых стульев, я исступленно воззрилась на двести с чем-то сортов текилы. Я чувствовала себя легко и непринужденно, не думая о том, что будет, когда я сяду за руль в таком состоянии, рискуя своей жизнью и жизнью своей верной машины. Я вручила барменше кредитную карту и вознесла молитву любому божеству, которому было не лень меня слушать, чтобы ее не отвергли так же, как ее невезучую произносительницу. Наверное, по мне было видно, что я оказалась в тяжелом положении, потому что барменша даже не пропустила карточку через кассу. Пристально посмотрев на меня, она налила мне стопку. Одну. Вторую. Третью.
Две минуты и три рюмки спустя я вздохнула, впервые за весь день поглощая приличную дозу кислорода. Просто не надо забывать, что я не потеряла ничего ощутимого. «Неистовое чувство одержимых» оставалось всего лишь фантазией. Я никогда не верила до конца, что мы с Джейсоном сможем сдвинуть дело с мертвой точки, хотя я и работала так, словно все это могло стать явью. Так что надо перестать смотреть на произошедшее как на неудачу. Я оставалась там же, где была неделю назад, только стала мудрее. И гораздо агрессивнее. А это уже что-то, правильно? Я поняла, что договоры — не важно, с кем ты их заключаешь, — должны заключаться на бумаге. И еще что Лос-Анджелес, как бы хороша ни была погода, — это мир, в котором человек человеку волк.
— Извините, мисс, может, вам повторить? — спросила барменша. — Другой текилы на сей раз?
— Да, конечно, что-нибудь на ваш вкус.
Она улыбнулась и налила мне еще.
— Можно я вас угощу? — спросила ее я, понимая, что напиваться в одиночку не слишком весело. Вместо того чтобы топить свои горести, ты в таком случае купаешься в них.
— Конечно, — сказала она. Я пододвинула ей одну из трех своих рюмок, и мы чокнулись. — Знаете, какое бы горе вы ни запивали, я вам скажу, что оно скоро закончится.
Ах, как мало она знала о моем страхе! Я не хотела, чтобы все это закончилось. Ведь мне тогда не о чем будет мечтать.
В этот момент дверь в бар открылась и внутрь хлынул свет. Я не узнала Джейсона, который так и стоял на одном месте, пока дверь за ним не закрылась. Потом я отвернулась и склонилась над своей текилой.
— Я искал тебя. Увидел твою машину, припаркованную на Третьей улице. Я все вокруг излазал вдоль и поперек, — возбужденно сказал он. Он был не в перуанском свитере. На нем было что-то другое, более мягкое.
— Поздравляю! — это все, что я могла сказать после трех рюмок.
— Можно я присяду?
— Это свободная страна.
Он сел рядом со мной, и перед ним возникла барменша — с плохо скрываемой враждебностью. Которой я обрадовалась.
— Что вы хотите?
— «Маргариту», пожалуйста, с «Куэрво голд».
— Куэрво-голд, — по-детски передразнила я. — Разве мы уже не великолепный трехмиллионный режиссер? Да, и кстати, мне нравится твой свитер. Что это, кашемир?
— Лиззи, мне жаль. Мне очень жаль. Я разрываюсь на части.
— Ну, тебе просто не надо было так поступать. — Я сделала последний глоток текилы и тут же выплюнула ее. В конце концов, я не хотела напиваться. Я хотела взять себя за шкирку и снова начать мечтать.
Я помахала барменше:
— У вас, случайно, нет кофе и немного тако?
— Конечно, куколка. За счет заведения. — Она подмигнула мне, и Джейсон улыбнулся. — Для нее, а не для тебя. Хрен!