Администраторы довольно преуспели в строительстве. Трудились-то не сами, а привлекли с полторы сотни работников, угрозами, какими-то подачками или обещаниями сомнительных привилегий. За короткий срок вполне наметились очертания будущего сооружения, похожего на небольшой форт. Возводили его по простой придури Перца или действительно от кого-то собирались защищаться, Лугин мог только гадать. Если защищаться, то явно не от хозяев звездолета: смешно подумать, будто кое-как сложенные блоки не шибко прочного материала могут стать препятствием для громил, вроде карем-кафравцев — одного такого Сергей наблюдал, входя в корабль. А от людского недовольства оградить на небольшое время могли. Если за ними укрыться с парой-тройкой калашей и десятком ружей, то вполне можно сдержать атаку взбунтовавшегося Нововладимира или неожиданный наскок идейных конкурентов с чужой территории (что таковые имелись, Лугин слышал краем уха). В период «мирного созидания» форт вполне можно использовать как склад, с которого стащить добро труднее, чем с огороженных ширмами и пустыми чемоданами жилых зон. В общем, если задуматься, решение о строительстве представлялось довольно разумным, если не брать во внимание мысль, что кафравцы добычу пенолита могли не одобрить и высадить гостей, не долетая до Фаргерта, где-нибудь в пустом космосе.
Упершись ногами в недостроенный простенок, Сергей кое-как сумел устроиться поудобней. Это неважное удобство далось резью в затекших запястьях. Теперь он видел, кто его охранял: тип в куртке с нашивкой «Ferrari». Шерстяная шапочка натянута до бровей, глазишки красные, злые, никак с бодуна. Вооружен обрезом фиговой какой-то одностволки (Лугин затруднялся определить модель из-за ее запредельной старости). Обрезы, наверное, стали здесь самым ходовым оружием. Многие попилили дробачи, отхватив приклад и большую часть ствола, в надежде скрытно пронести самодурное изделие на звездолет. Значит, обрез. А у Лугина Денисов нож так и болтался на ремне: лоханулись подручные Гудвеса, когда вязали, не обшмонали. Только, если руки скручены за спиной, пользы от ножа, что мертвяку от клизмы. Тип, который «Ferrari» нервничал почему-то, ходил из угла в угол, то вокруг внушительной горы рюкзаков, пакетов и сумок, то возле проема в стене, хрустя яичной скорлупой — ее здесь валялось много, будто администраторы только и делали, что жрали вареные яйца. Может у них ишачья пасха?
— Слышь, руки ноют, не могу уже. У меня еще плечо обожженное. Ослабь чуточку, а? — окликнул его мичман.
Тот остановился: не человек, точно мартышка в шапочке. Физиономия заросшая, глаза в пучок, и ноги полусогнутые.
— Пожалуйста, брат. Совсем хреново, — еще раз надавил на жалость Лугин.
— Да Гудвес меня потом… Не уполномочен я.
Ответил по-человечески, даже не послал, куда обычно направляют в таких случаях. Мичман замолчал, обиженно посапывая и заново ковыряясь в своих мыслях. А через минут пять охранник с непонятной радостью сообщил:
— Идут уже. Лежи, не дрыгайся.
Приближающийся разговор и шаги, Сергей тоже услышал. Первым пожаловал Перец, за ним двое чернявых, плотно сбитых с похожими лицами — братья что ли, и Гудвес. Вернее его утиный нос сперва, потом Гудвес.
Перец стал в паре шагов от мичмана, широко расставив ноги и глядя с ухмылкой, словно не пленник валялся перед ним, а забавное явление природы.
— И что ж ты, сынок сучий, вытворил? — он наклонился, не высовывая рук из карманов. — Надеялся на что? Друг, знакомый твой что ли?
— Хватку ослабьте, — попросил Лугин. — Жмет — не могу.
— Плохо тебе, да? — хмыкнул Перец. — Вот и нам ты сделал плохо. Выставил на посмешище ребят, да и меня. Снимите хватку, — он повернулся к чернявым братьям.
— А деру даст? — не согласился Гудвес.
— Никуда не денется, — Перец присел на сложенные стопкой куски пенолита.
Капроновый трос уже слетел на пол, а Сергей рук не чувствовал — так, будто бестелесные придатки, по которым вместо крови течет колючее электричество. Медленно он размял пальцы, ладони и поднял взгляд к Перцу:
— Какой он мне друг-знакомый? Первый раз вижу. А что так вышло, извиняйте, — распухшими губищами говорить не особо приятно, да еще и приловчиться надо.
— Чего? — на лице Гудвеса нарисовалось изумление. — Просто извиняйте?
— Я не знаю его. Хотите, верьте, хотите, нет, но видел первый раз. Я вообще подошел, когда ваши пересуды закончились. Чего мне за незнакомого дурика вписываться? Вот так здравым умом: нужен он мне? Не больше чем зайцу корабельный штурвал. А все из-за чего: у меня плечо обожженное, — Лугин откинул плед, показывая покрытую коричнево-желтой коркой рану, которой после всех неприятностей пошла кровь. — Он набежал и в плечо меня шлеп!
Вид обширного ожога произвел впечатление. По крайней мере, на Перца — он даже дернул головой словно икнул.
Лугин прикинул: хоть с ножом, хоть без ножа с этими ребятами ему не сладить. В лучшем случае свалит одного и душа сразу в ад. А дать деру… Перец здесь прав: особых перспектив у мичмана не было. Даже если поднатужится через стену перескочить, неизвестно, кто за ней встретит его простреленное тело. Оставалось хитрить, как умеет, разыгрывать раскаянье, испуг и понапористей убеждать их в собственной невиновности.
— В плечо меня задел. Крепенько так, что в башке разом помутнело. Понимаете? — продолжил объяснять Сергей, для наглядности морщась и всячески выражая страдание. — В плечо врезал случайно или нет, а мне как раскаленной железякой по телу. И я сразу повалился. Пытался устоять, но какой там — покатился вашим под ноги. Ну вышло так… Я ж в тот момент ни о чем не думал — мысли все напрочь из башки. Не, ну действительно так, ребята. Дурной случай всему виноват.
— Действительно дурной. Ну-ка ближе подойди, — поманил его Перец.
Оглядел плечо и тяжело вперился в глаза Лугину:
— Значит, утверждаешь, мол, казус вышел? Непреднамеренный такой?
— А нахрен мне ему подыгрывать? Даже если б знакомый, своя задница как-то дороже.
— Это да. Вот я и думал: либо тебе жопа не дорога, либо ты такой наивный дурак, вроде голливудского героя. Что делать будем, Вась? — он повернулся к Гудвесу.
— Что делать? Свидетелей соберем и судить завтра по всей строгости. К утру наверняка и беглого найдут. Так что судить вместе, — тот повел носом в сторону и остановил взгляд на Лугине. — Парень, а это ж ты мне встретился возле сортиров, весь такой разнесчастный — сиротина рязанская? Втюхивал: жрать нечего, с собой ничего не взяли?
— Ну было, — Сергей осторожно кивнул. — Машина наша сгорела со всем барахлом. Было всего полный багажник и задние сидения сумками уставлены — не осталось ничего. Я думал на мне, что есть тряпье, и то сгорит. Пришел на звездолет пустой как бамбук. Без куртки в порванной рубахе холодно, вот у незнакомых людей разжился одеялом… Не только машина сгорела, друг еще погиб, — решил добавить он. — Лучший мой друг. Первое время я вообще в обалдении был, сам себя не помнил.
— И баба такая шустрая рыжая с тобой была? — Гудвес скрипнул кожанкой и прищурился.
— Была со мной, — нехотя признал Лугин. Чтобы разговор повернулся к Светлане, ему край как не хотелось. Утверждать, что не знаком с ней? Так очевидная глупость: и Гудвес и дружки имеют его свои глаза и уши. А сказать обратное, мол, девушка моя, сестра или жена: тоже не известно чем обернется. Возьмут ее на прицел, при таком раскладе не захочешь бежать даже при стопроцентной возможности.
— С тобой, значит, — он вытащил пачку «Русского стиля», сунул в рот сигарету и неожиданно предложил Лугину: — Будешь?
— Не курю. Мать ругает, — натужно пошутил мичман.