Лугин затаился в выемке пенолита, не дыша, забыв о боли в спине и ребрах, вжавшись как побитый мышонок. Да и что мог он сделать с пустыми руками против чудовища, которому пули что плевки. Возможно, умнее было выскочить из паршивого укрытия и ноги в руки, не оглядываясь за чемоданную баррикаду, дальше, дальше между палаток. Однако удобный момент мичман упустил. Кафравская машина, терзая слух электрическим жужжанием, подобралась совсем близко. Каким-то образом зависая над полом, она двигалась вперед с неторопливой уверенностью смерти. Когда ее лобовая часть поравнялась с Лугиным, в его голове успела просвистеть всякая дрянь, едва похожая на здоровые человеческие мысли. Вспомнился и Климыч, и чайка-поморник, и острие ножа в двух пальцах от ребер, и заповеди из вечной Книги — все крошевом, вспышками, осколками битого стекла. Краем глаза он видел, как паковался парень-стрелок, с отвратительным шелестом во что-то вроде целлофана.
Машина не сочла мичмана Лугина объектом достойным внимания — прошла мимо. Вот уж спасибо за милое пренебрежение! Первый раз Сергей пошевелился, когда чудовище добралось хаты возле арки. Пошевелился, повел головой, увидел, что проход пуст, будто вымер нафиг Нововладимириск, только со стороны Ленинского проспекта кто-то драл глотку.
Из-за ширмы настороженной лисичкой выглянула Хитрова. Ей все надо, везде влезет.
8
После произошедшего нужда скорее исчезнуть из пятого сектора, и вообще с беспокойных закоулков Нововладимирска стала в десять раз очевиднее. Здесь исключительно плохо. Настолько, что, пожалуй, в московской квартире, опасаясь каждую секунду, что в двери забарабанит Руслан Агиев, Ирина чувствовала себя спокойнее. А здесь… Здесь… Господи, всюду шныряли всякие уроды с пистолетами, ножами, автоматами! Такое чувство, будто тебя все время держат под прицелом, и у каждого палец чешется нажать спусковой крючок. Если не убить, то принудить к чему-нибудь, использовать самым грязным образом. Ко всему добавились кафравские машины, разъезжавшие по округе будто одержимые жнецы смерти. Без колес, вместо кучера бездушный автомат — от чего еще страшнее. И не острые косы собирают человеческую жатву, а какие-то жгуты. Вонзаясь в тело, они, конечно, вытягивают кровь и душу будто через соломинку коктейль из бокала. Остаток вроде в целлофановый пакет, на корм псам космического ада. Кушайте человеческие косточки! На них еще мясо. Они теплые. А здесь холодно. И холод непонятный, неземной. Красина плотнее запахнула куртку и не удержалась, чтобы не выбить из пачки сигарету. Щелкнула зажигалкой, закурила. Этот холод другой… Если зимой в Подмосковье он — чистота, свежесть вперемешку со снегом и радостью, то здесь словно по телу ползают мокрые мыши. Одежда от этого мерзкого холода не спасает. Хочется освободиться от него, скинуть его, сорвать с себя руками. Только это невозможно, он въелся в кожу как грязь. С каким бы удовольствием она сейчас нырнула в горячую ванну. Пол жизни отдала за часик в согревающей до томления воде и ароматной пене. Оставшиеся пол жизни за теплый махровый халат и чай с малиновым вареньем. Итого: жизни бы не осталось. Правильно, зачем она такая нужна здесь? Ради чего?
— Испугались? — поинтересовался солдат. Кажется, его звали Артемом — Ирина никак не могла запомнить, потому что майор редко обращался к ним по именам. А между собой срочники разговаривали тихо.
Он полез в карман и достал мятую пачку «Примы».
— Хочешь с фильтром? — Ира протянула «Winston», и когда он с трепетной благодарностью угостился, ответила на его странный вопрос. — Испугалась. Раньше мне казалось, ко всему можно привыкнуть. Даже к страху, если постоянно жить в нем. Но у меня к страху привыкнуть не получается.
— Я в детстве боялся Буяна. Кобеля соседского так звали, — Артем закурил, морща прыщавый нос и чему-то улыбаясь. — А он раз спас меня от пьяного дядюшки Димы, когда тот меня хотел со всей злости отдубасить за свой мотоцикл. Выскочил из дырки в заборе и стал между ним и мной. Шерсть дыбом, рычит на дядьку. Поэтому выходит, не всегда мы боимся правильно. Не понимаем, что на самом деле страшно, а что сами себе напридумывали. Хорошие у вас эти «Winston». Таких бы пять пачек за раз скурил, — он затянулся с солдатской жадность, мигом спалив четвертушку сигареты. — А вы, я слышал, из Москвы?
Ирина кивнула, улыбнувшись его детской непосредственности.
— Я из Сокур. Это под Казанью. В Москве ни разу не был, хотя наш полк под Раменским месяц дурью маялся. Вот обидно, так и не посмотрю столицу. А с другой стороны, — он прикрыл один глаз, с хитринкой глядя на Красину, — если бы мне кто из взвода сказал, будто я этим летом буду всякие поганки жрать на космическом корабле, я бы морду начистил за такие приколы. Ладно с Москвой — на Фаргерте будет точно поинтереснее. Даю вам слово.
— Ильин! — рявкнул Гармаш.
— Я! — Артем круто развернулся на каблуках.
— Хватит легкие засорять. Твой багаж вот и вот, — майор указал на профессорские сумки, собранные, расставленные в ряд возле чемодана. — Нести бережно как хрустальную вазу.
— Есть! — Ильин еще разок ожесточенно затянулся и шепнул, наклоняясь к Ирине и выдыхая дым: — А вы красивая. На актрису похожи. Как-нибудь еще вместе покурим?
Он мимолетно сжал ее ладошку и отправился выполнять команду Гармаша. Красина не нашла, что сказать, только губы разомкнула от неожиданного комплимента. Ну совсем свихнулся прыщавый мальчишка! Она лет на шесть старше его, а он туда же: вместе покурим. Видимо, гормоны сильно давят на голову. Света Хитрова когда-то дожидалась своего солдатика, давно, еще на первом курсе института. Скучала, смелости набралась, поехала после сессии к нему в Новочеркасск. А он там, как выяснилось, из части через забор и по очереди крутит с двумя подругами. Да крутит с таким азартом, что одна уже на третьем месяце беременности. Гормоны, гормоны, тяготы армейской жизни с невыносимым воздержанием. Мужчины все одинаковы с пеленок: легкомысленны, нахальны и жестоки. Они как особый вид биологических существ неисправимо деструктивны. Одни разрушают словом, идеей, другие грубой силой, оружием, третьи тихонечко эгоизмом. Интересно, что о таком псевдобиологическом выводе сказал бы профессор Чудов? С другой стороны к ним иногда проникаешься жалость. Даже сразу не поймешь, откуда она берется. Просачивается как вода в невидимые щелочки души, и потом принимаешь ее как родную субстанцию. Ладно, солдат Ильин, покурим. Чего же вместе не покурить, если здесь нет ничего веселее табачного дыма.
Когда все вещи собрали, Красина с мичманом взялись сворачивать ширму. Ее намеренно не трогали до последнего момента, чтобы кто-нибудь из близких к администраторам, не заинтересовался причинами спешного свертыванья хаты. Конечно, идти с огромным количеством багажа придется через северо-западную окраину пещерного города, потом биотронами, и там самый опасный этап: попробуй, если нарвешься на подручных Гудвеса или Перца, объясни, что за движение с сумками в столь неожиданном направлении. Но и здесь светить свои замыслы раньше времени смысла не было. По причине срочного отбытия пришлось даже отказаться от разведки неизвестной пещеры за биотронами.
— Ириш, рюкзак взять не смогу, — сказал Лугин, сматывая с матросской сноровкой трос через локоть. — Ожог лямкой растревожит. Так что, извиняйте мадам — серые глазки. Но из ваших самые тяжелые сумки понесу я.
— Спасибо, месье — благородный Волк, но с вашими ранами, вам противопоказано выбирать самое тяжелое, — Красина бросила свернутую простынь на кусок полиэтилена. — Если б только плечо, а на вас живого места нет. В общем, с сумками — не вопрос. Вы нужны нам здоровым.
Остальные уже были готовы в путь: майор возле Елены Владимировны и важного профессорского чемодана с образцами семян, солдаты вряд ближе к сумкам и уложенной палатки, Хитрова, улыбаясь со скрытым лукавством, о чем-то болтала с Чудовым.
Весь путь до последней арки Лугин, оглядывался, посматривал в прорехи между палатками и ширмами, маясь только одним: не выскочил бы откуда-нибудь кафравский робот. Плотной группой да с пожитками — у каждого по две-три сумки, а то еще рюкзак за плечами — попробуй от него смойся. Если даже через соседние хаты, между пенолитовых простенков лазейками, все равно кого-то схватит, зацепит, ведь жгут стреляет на метров пятнадцать-двадцать. И что за зловещую игру придумали кафравцы, пустив по пещере сатанинские машины, жужжащие беспощадную песню? Месть за пущенный на строительные блоки пол? Так сказали бы хоть что-то внятное, рявкнули, мол, не смейте! Или мы для них как дичь или домашний скот? Вот и разъезжают по загону этакие убойные комбайны, отлавливая, упаковывая человеко-овечек для столовых и промышленных нужд. Если дела обстоят действительно так, то без разницы к Фаргерту летит корабль, к любой другой планете или этот звездолет — огромная космическая фабрика смерти. Ведь по любому волей хозяев все его пассажиры обречены.