Не церемонясь, он вспорол прозрачную обертку на Перцевом сподвижнике и потянул автомат из скрюченных рук. Только фиг что вытянул: хозяин оружия неожиданно открыл глаза, дернулся как припадочный и едва не заорал, раззявив редкозубый рот.
— Ни звука! — злым шепотом пожелал мичман, приставив лезвие к его горлу.
Несколько секунд дружинник с шумом всасывал ноздрями воздух. Глянул на Лугина, на ряд упакованных переселенцев, и с трудом сдержал, рвавшийся наружу голос.
— Здесь кафры рядом. Понял? — Сергей чуть отвел нож в сторону. — Поэтому дыши даже через раз.
Тот зыркнул на него более осознано и кивнул без уверенности.
— Нож есть? — глухим шепотом спросил мичман.
— У Дэна остался… Зачем нож?
— Тебя как звать? — поинтересовался Лугин, хотя обстановка и время к душевному знакомству не располагали.
— Кирилл. Мякушев я, участковый из Кузьмино, — протараторил нынешний дружинник. — С Перцем в одной школе учились. У нас с Матвеем…
— Слышь, ты мне, где родился, на ком женился, еще расскажи. Сейчас похрену это. Понял? — Сергей не сразу заметил, что из-под свитера Кирюхи торчит ворот серенькой ментовской рубахи, и что-то дурное шевельнулось в памяти. — Давай, калаш с предохранителя и стал в проходе. Гляди внимательно, могут кафры появиться. Только с перепугу не стреляй. Я пока буду остальных потрошить. Девку одну найти сильно надо.
— Тринадцать патронов, — предупредил Мякушев. — Много не постреляем.
Мичман махнул рукой и пошел вдоль ниши с правой стороны. Сначала Ирина и Лисичкина, потом остальное.
На тех переселенцах, что лежали ближе к проему, отделанному глянцевой плиткой, вражеский целлофан потерял прозрачность и будто сросся с одеждой. Это почти подтверждало версию Лугина о назначении странной упаковки. Тела, судя по всему, покоились здесь давно, гораздо раньше, чем «жуки» приволокли партию, в которую входил сам Сергей. Значит, Иру с Хитровой следовало искать или в нишах противоположной стены, или ближе к месту, где занял позицию Кирилл. Милиционер, выглядел молодцом, не стал высовываться, присев на корточки за пенолитовым выступом. Неотрывно пялился в проход, и заметной трусости не выказывал.
Светланы в этом зале не обнаружилось. Красину мичман нашел в средней нише между парнем в сером костюме и стариком. Лицо ее, прикрытое растрепанными волосами, цветом было нездоровее пергамента. Начав от головы, Сергей осторожно распустил пленку до кроссовок, затем взял левую руку Ирины и пощупал пульс. Слава богу, биение прослушивалось. Слабое, редкое, около тридцати, но главное — жива! На душе отлегло, даже повисшее вверх тормашками тело в соседнем зале, не вызвало бунтовских эмоций. Все-таки, правильно говорят: смерть одного человека — это трагедия. Тем более близкого. А гибель десятков и сотен — это уже статистика. Нехорошая статистика, сатанинская. Но что делать… Главное, Ирина жива.
Сергей взял двумя пальцами ее за носик и осторожно шевельнул вправо-влево. Никакой реакции. А времени, извините, на деликатность нет. Он приподнял ее за плечи и, как следует, встряхнул, так что она затылком об пенолит тюкнулась. Подействовало. Мадам — серые глазки разлепила веки, жадно, со стоном втянула воздух, прозрела. И дернулась вперед, встретившись лбом с головой мичмана. Он вовремя успел зажать ее рот ладонью.
— Только не кричи! — прошептал Лугин ей на ухо. — Это я, Ирусь! Я!
Красина, все еще глядя на него как безумная, закивала и тоненько пискнула между его пальцев.
— Ты не бойся. Слышь? Место здесь плохое, страшное по первым ощущениям. Но ты ничего не бойся, — попытался убедить он, отрывая ладонь от ее губ.
Первую минуту она только смотрела по сторонам и часто дышала, словно вымотав последние силы на стайерской дистанции. Потом позволила спросить:
— Люди в упаковках… они умерли? Говори правду, не испугаюсь.
— Живы, скорее всего. Ты тоже была в упаковке, — для наглядности мичман потрепал пленку, разрезанную на Ирине.
— Ириш, времени мало. Так сделаем, — Сергей подал ей руку, помогая вылезти из ниши. — Я режу пленку, ты помогай людям прийти в чувства. Личико у тебя не то, что моя разбитая рожа — будут пугаться меньше. Имей ввиду, из пленки некоторые вылезают в полном психе. Тут важно, чтобы не заорали. Кафры близко. Услышат — кранты нам.
— Кафравцы близко?! — Красина испуганно замерла, надломив правую бровь, каждой черточкой лица выказывая страдание.
— Не так чтобы очень, но есть, — уклончиво ответил мичман. — Вот, товарищ участковый милиционер, стережет проход, — он указал на Кирюху.
Ира глянула на спину в кожаной куртке, перевела взгляд на проем, соединявший с соседним залом. Дернулась от неожиданности и едва не заорала: там, в багровом свете, исходившем из наплывов пенолита, вверх ногами висела девчонка лет пятнадцати, совершенно голая. Руки ее безжизненно болтались, голова бритая что ли, гладкая без волос, а на лице такой ужас, что сердце вот-вот порвет на части.
Лугин схватил Ирину и резко крутанул к себе:
— Туда не смотри. Ясно?! Нефиг туда пялиться!
— Я поняла, поняла, — Красина поднесла дрожащие ладони к вискам и сдавила их с силой: — Господи, кошмар какой! Больше не буду смотреть…
— Вот и хорошо. Я режу пленку, ты занимаешься людьми. Делаем тупо, как два робота. На человеческое времени нет, — отрезал он.
— Товарищ Волк, — нервным шепотом окликнула его Ира. — Здесь Светка может быть. Вы же с ней обнимались, когда все случилось. Пожалуйста, давай сначала ее искать.
— Нет ее — все осмотрел. Сто пудов нет. Так что успокойся.
Сперва Лугин решил заняться двумя мужиками в нише справа внизу. Обоим с виду перевалило за тридцать, лица вроде не хлюпиков. Если появятся кафры, авось не ударятся в истерику и окажут важную малую помощь. А главное, у них могло быть оружие. Как только мужики задышат, станут умом на место, дальше пойдет легче.
Первого освобожденного, этакого крепыша с черными сальными волосами, курчавой бородой, едва скрывавшей шрам на губе завали Тарасом Черноволом. Как очнулся, в непонятках завертел здоровенной головой. Лугин успокоил его парой фраз, спросил имя. Дальше возращенным к скорбному бытию занималась Ирина. У второго, худощавого, под курткой оказался обрез двуствольного ИЖа. Пилили ружьишко, похоже, впопыхах, крайне неаккуратно: на левом стволе заусенец, с букового цевья щепа торчит. Сергей сначала обшмонал карманы худощавого, тихонько выудил все патроны числом пятнадцать и покалеченное ножовкой ружье припрятал себе за ремень. Ну а потом встряхнул его физиономию. Мужичок очухался, перешел под попечение Черновола и сразу схлопотал оплеуху. Чего же в морду не дать, если есть удобная возможность и повод? Мужичок после знакомства с пятерней Тараса ситуацию просек в раз, и дальнейшее возвращение к жизни обошлось без криков, даже без громких слов.
Пока мичман резал пленку на парне в армейской одежде, Тарас со складным ножом управлялся с кем-то в нише у противоположной стены. Тут и случился маленький казус, который, возможно, и стал спусковым крючком большой заварухи.
Худощавый вдруг хлопнул себя по животу и, кинувшись к Лугину, заорал:
— Обрез, сволочь, верни! Мой обрез!
Мичман оставил только задышавшего парня, вскочил на ноги и влепил ему под дых.
— Пасть закрой, дебил! Всех сейчас погубишь! — тихо и сердито пояснил он оседавшему на пол возмущенному.
Тот, зло глядя черными глазками, не соглашался:
— Обрез на место положь! Тайком же, скотина, стянул! Сюда давай! Я тебе лох что ли?! Или думаешь, я хрен че помню?!
— Зубки сомкни! — вмешался Черновол. — Человек тебя с могилы вытащил, а ты — обрез! Тфу на твою морду! Вон, вставай, других потроши. Кого воскресишь — заберешь с него, что понравится. У того, — он ткнул пальцем в чьи-то обтянутые пленкой ноги, — вроде, пистолет на ремне.
Худощавый примолк, пробурчал что-то невнятное, и вытащив из кармана перочинку, все-таки последовал совету Тараса.
А через минуты три, Кирилл Мякушев известил:
— Кафры!
— Вот и амбец, — Лугин схватил за руку Ирину и повел к проему, где с неприятной регулярностью появлялись подвешенные люди.