Вот 101000 15 мая 1921 года. На медальке выгравировано «МКС — русский рекорд». А вот маленькая фотография с Пл. Ипполитовым и Павлом Сергеевичем Львовым. По краям Соколов Н. и Гагулин И. — старт и финиш. В середине фотографии Хайдин И., Старостин Н., Красавин И. и др. У Павла Сергеевича — фигурка — приз.
А помнишь, как мы с тобой бежали в ОЛЛС 31000 со старта и как метров за 300 до финиша ты долбанул мне кроссинг?
С «ёжевом» в те времена было плоховато. Питались неважно, но спортом занимались от души; задора было много.
Слежу по печати и телевизору за достижениями наших спортсменов по всем статьям. Умиляюсь победам и досадую на проигрыши.
Нашел у себя фотографию. Если такой у тебя нет, с удовольствием ее тебе вручаю. Это, должно быть, 1927 год, Германия, Дрезден. Как будто так.
Сознаюсь, хулы достоин, на письма я скуповат. Не всегда отвечаю моему милому другу Петру Артемьеву и другим близким моему сердцу старым друзьям. Вот и тебе, дорогой мой Коля, пишу с большим опозданием.
Каюсь. Грешен. Прости.
Желаю доброго здоровья
целую Соколов.
Разлив. 30 марта 1966 года».
Появление Соколова в воротах ленинградской сборной значительно укрепило тылы этой команды и позволило основным противникам москвичей выиграть у них несколько встреч. В весенней встрече 1928 года в Ленинграде сборная Москвы проиграла потому, что «чародей Н. Соколов, — так писала местная газета, — четыре раза отразил удары выходившего на него один на один нападающего Н. Старостина». Это была сущая истина, без столь частых в футбольных отчетах прикрас.
Наберусь храбрости откровенно рассказать, что случилось после этого матча.
Мы с Николаем Соколовым были друзьями, хотя играли в разных клубах и на поле встречались как соперники. К тому же мы противостояли друг другу: я был форвардом, беспрерывно атакующим вратарей, а он вратарь, который отнимал у меня мою добычу. За мяч же я всегда дрался горячо и, чего скрывать, вратарям покою не давал. Шел на столкновения с ними, как говорят футболисты, действовал в тело.
После матча, в котором Соколов взял у меня четыре мяча, я, терзаясь мыслью, что подвел команду, места себе не находил, слонялся по коридорам «Европейской» гостиницы, где всегда останавливалась московская сборная.
После матча Соколов наведался в «Европейскую», в номер к Селину. Он был старым и самым нежным другом Федора Селина, хотя они сильно разнились: Николай — сплошная выдержка, безукоризненная дисциплинированность, умница, а Федор — порывистый, способный на любые чудачества, водил дружбу со всеми, его душа и кошелек были открыты для каждого. Потребность излить душу загнала и меня туда же. В комнате горячо обсуждалась игра. Видимо, как-то желая меня утешить, Соколов сказал:
— Николай, я думал, ты меня расшибешь, когда я под тебя бросился, но, к счастью, ты удачно перепрыгнул.
Взглянув в его счастливое лицо, я не сдержался:
— Ну, знаешь, в следующий раз я перепрыгивать не буду.
Соколов опешил.
— Федя, ты слышишь, что он говорит? Н-нет, ты слышишь? — От волнения он начал заикаться. — Это же безобразие!..
И ко мне:
— Т-ты, интеллигентный человек, и ради какого-то гола готов своему другу руки переломать...
Но я закусил удила:
— Понимай, как хочешь... — И вышел в коридор.
Не знаю, вспоминал ли Соколов когда-либо об этом инциденте, а у меня он из головы не выходил. Именно тогда я понял, что пресловутое «цель оправдывает средства» несовместимо с духом братства, которым пронизан спорт.
Чувство товарищества быстро стерло нашу размолвку. Не раз еще Николай отбивал и пропускал мячи, посланные мною. Но думаю, что ленинградцы вряд ли обижались на своего вратаря, хотя на Первой спартакиаде народов СССР и проиграли полуфинал московской сборной команде 3:5. Не было претензий и у москвичей к своему новому вратарю Михаилу Леонову — ученику Соколова. Действовал он в соколовских принципах, но от природы был одарен большей силой и страстью к силовым схваткам с противником в борьбе за мяч. Мне всегда казалось, что из него вышел бы неплохой боксер ближнего боя, такой, как известный в то время Яков Браун. Не зря за Леоновым, выросшим на Девичьем поле, ходила слава одного из лучших кулачных бойцов. Тогда еще существовали драки стенка на стенку зимой на льду Москвы-реки, где Леонов защищал интересы Дорогомилова против Красной Пресни.
Как у большинства физически сильных людей, у Леонова был добрый и открытый характер. На его широком, монгольского типа лице всегда держалась улыбка. Но в игре обычно веселый взгляд становился пристальным и строгим.