– Солнце, а холодно… Идем!
К моему удивлению, она повела меня не вниз, по тропке, а вправо, по виноградникам, в обход.
– Почему не туда?
Аги быстро повернула голову. Губы ее сжались, белый лоб прорезала острая складка.
– Откуда ты знаешь, что надо туда?
– Я видел вчера. Ты прошла вверх, потом обратно.
Она все еще смотрела на меня недоверчиво. Я добавил:
– Мы лежали в кустах, там, внизу. Ты шла и пела. Вот это.
Я промычал мотив. Складка на ее лбу разгладилась.
– Не так. – Аги, улыбаясь, пропела место, где я сфальшивил. – «Веселая утка». Самый модный фокстрот… Ты танцуешь? – неожиданно спросила она.
– Я… Меня ранило в ногу… Отучился.
Ранение было здесь ни при чем. Просто я не умел танцевать. В десятилетке нас обучали всяким танго, фокстротам, бостонам, но я гордо заявил, что отлично проживу и без них. Ребята с каждым разом все увереннее вели своих дам по школьному залу. А я смотрел на них, презрительно кривя губы, и страшно, до слез, завидовал. У меня просто в голове не укладывалось, как у них хватает смелости подойти к девчонке и обнять ее за талию…
Внизу, довольно близко от нас, показались первые дома. Сверху они выглядели нелепо и жалко, как будто пытались забраться в гору, да так, выбившись из сил, и застряли на полпути, с трудом удерживаясь на крутом склоне. Но когда мы поравнялись с ними, то оказалось, что невзрачные каменные домишки эти прочно, по-хозяйски стоят на земле и, вероятно, не один уже век.
Еще ниже тропка перерастала в городскую улицу. Здания здесь тоже были старые, источенные безжалостным временем, с маленькими, подслеповатыми оконцами и островерхими крышами из когда-то красной, а теперь почерневшей от дыма и копоти черепицы.
Аги остановилась и приподняла левую руку, согнув ее в локте.
– Цепляйся! Видишь, уже город.
Я несмело взял Аги под руку. Она передвинула поудобнее свой локоть, и моя рука, прижатая им, вдруг ощутила теплую упругость ее тела.
Стало не по себе. Я осторожно потянул руку. Она взглянула вопросительно:
– Что такое?
– Так… Неудобно.
Но она поняла.
– Ой, какой ты стеснительный! – она рассмеялась и нарочно еще сильней прижала мою руку. – А знаешь, мне даже нравится. Кругом все такие нахалы… Или у вас, в России, парни с девушками так не ходят?
– Нет, – соврал я.
Она поверила и удивилась:
– А как?
– Просто… Идут рядом и разговаривают.
– Но ведь так гораздо приятнее. И не целуются?
– Почему?.. Целуются…
Я готов был отнять свою руку и отскочить. Но Аги, словно предвидя это, держала ее крепко.
Старушка, вся в черном, посмотрела нам вслед. Аги остановилась.
– Слушай, русский, так нельзя. Я тебя тащу, как козла на веревке. – Она вдруг изменилась в лице. – Или ты нарочно? Чтобы на нас обратили внимание?.. Так имей в виду – первая пуля в твою голову. А друга твоего там повесят. Иди и не дури!
Мы пошли дальше влюбленной парочкой.
– Молчать тоже нельзя, – сказала Аги. – Пусть думают, что ты за мной ухаживаешь. Смотри мне в глаза – ну! И улыбайся.
Никогда не думал, что выдавить из себя улыбку – такой тяжкий труд. Я весь взмок. А вот она улыбалась от души. Вероятно, у меня был жалкий и смешной вид.
Наконец, я вырвал руку.
– Пойдем так.
– Тогда хоть говори со мной.
– О чем?
– Да о чем хочешь… Господи! Неужели ты русский! Про вас говорят, что вы все грубые, здоровые, волосатые, как обезьяны. Ну, говори же!
Что первым приходит в голову? Конечно, погода. Я бросил две-три банальных фразы о сегодняшнем солнце. Аги активно поддержала беседу. А сама все время смеялась. Я упорно отводил взгляд, но он с таким же упорством снова возвращался к ее глазам. В них горела дерзкая насмешка.
Наш светский разговор о погоде прервался совершенно неожиданно. Из-за угла навстречу нам вышли двое немцев с автоматами на груди.
Аги заметила их на какую-то долю секунды раньше меня. Не успел я опомниться, как она свернула в первые же ворота, увлекая меня за собой.
– Стой здесь! – Она глянула на улицу через щель между створками и прошептала: – Обнимай! Быстрей!
Я замешкался, и тогда она сама обхватила мою шею маленькими сильными руками и приникла ко мне.
Немцы подходили к воротам. Я уже слышал их разговор:
– Я тебе говорю, это она.
– Ты обознался.
– Вот сюда они зашли.
Тяжелые шаги остановились возле самых ворот. Аги поднялась на цыпочки и прижалась к моим губам своими. Они были теплые, мягкие и чуть влажные.
Веселые голоса раздались совсем рядом.
– Аги!.. Я же говорил!
– Черт возьми! Бесстыдница! Среди бела дня!
– Я так и знал, что у нее есть парень для забав… Стоп! Остановлейся, Аги! – произнес тот же голос по-венгерски.
Аги, не снимая рук с моей шеи, повернула голову к немцам и закричала:
– Убирайтесь-ка сейчас же отсюда, черти зеленые!
Солдаты, молодые, здоровые парни, в шлемах, громко заржали. Автоматы на их груди мелко тряслись. Черные отверстия, не мигая, смотрели прямо на меня.
– Нельзя устраивать такое сильное целование! Ты будешь делать ему смертельное удушение.
– А тебе какое дело, стальная башка! Завидно, да?
Один из солдат взял меня за плечи, заглянул в лицо и, смеясь, оказал другому по-немецки:
– А у нее неплохой вкус, у этой девки… Как тебе имя? – спросил он у меня.
– Янош он, Янош, – не дал мне ответить второй солдат. – Все они Яноши, можешь не спрашивать.
Он протянул руку к Аги и тронул ее за подбородок. Она отшатнулась.
– Ну, маленький девушка, за твоя тайна ти будешь платить нам один поцелуй.
Аги сплюнула на землю:
– Вот тебе поцелуй, получай!
Они снова заржали.
– Кого хочу, того и целую! Вот, смотрите, вот!
Она стремительно повернулась ко мне и поцеловала.
Когда она, наконец, отпустила меня, опасность уже миновала. Немцев в воротах не было. Их жеребячий смех доносился с улицы.
– Ха-ха-ха! На виду у всех!
– Венгерские девки и не на то способны.
– Ну, это же Аги! Известная… – Раздалось грубое слово.
– Понимаешь по-немецки? – Аги испытующе смотрела на меня, прерывисто дыша и покусывая нижнюю губу.
У меня не хватило смелости соврать. Я отвел глаза, кивнул.
– Они врут! Слышишь, врут, врут! – Она закрыла руками лицо. – Гады! Чтоб вы все сдохли, гады!
– Не надо, Аги! – Подчиняясь внезапному порыву, я шагнул к ней, обнял. – Аги!..
И тут произошло нечто неожиданное. Я получил такой удар по щеке, что в первый момент не мог ничего понять. Мне казалось, что где-то рядом рванула мина. Я схватился за щеку и, пораженный, смотрел вверх. Из моих глаз летели искры. Я совершенно отчетливо видел, как они, одна за другой, взлетали к воротам и исчезали в голубом небе.
Я опустил голову, все еще держась за щеку. Аги стояла передо мной, подбоченившись. В ее больших влажных глазах кипела ярость.
– Съел?.. Могу еще отпустить по дешевке.
– Аги, я…
– Словил-таки момент!.. Все вы гады! Все!
– Нет, честное слово…
– Плевать я хотела на твое честное слово… Давай руку! Идем!
Мы вышли из подворотни. Снова она держала мою руку возле своего сердца. Но я не смел даже взглянуть в ее сторону. Щека горела… За что она меня ударила, за что?..
Мы вышли на тихую неширокую улочку.
– Уже близко, – Аги бросила на меня косой взгляд. – Больно?
Она явно шла на примирение. Но я гордо вскинул голову и промолчал.
– Сам виноват, – сказала Аги. – Не лез бы со своими нежностями. Знаешь, как трудно девушке жить одной на свете. Кругом солдатня, у каждого только в мыслях, что… Вот и приходится давать сдачи, иначе совсем одолеют. Я и джиу-джитсу знаю. Один немец научил, попросила. Ничего немчик, вполне порядочный, не такой, как эти. Теперь от его науки другим достается… Ты не очень злись, я тебя еще пожалела, стукнула семьдесят пятым калибром. А у меня еще в запасе и сто пятидесятый и двести сороковой… Вот здесь!
Мы стояли перед одноэтажным каменным особняком. Стены, украшенные лепкой, были темными от времени. В высокие, узкие, с полукруглым сводом окна виднелись тяжелые портьеры.