Гарри хватает Генри за шею, и они вместе едва не падают, смеясь и подтрунивая друг друга.
— Мы теперь родственники, Фиц, кто бы мог подумать!
— Ты бы мог подумать, Суррей, ты и так всё знал.
— Я до сегодняшнего утра не мог поверить! Фицрой с моей сестрой! Берегись теперь, если обидишь ее.
Мой брат называет Генри исключительно Фицроем, иногда просто Фицем. Вообще-то его тоже зовут Генри, в честь короля, но в этом мире так много мужчин по имени Генри, что им приходится давать друг другу прозвища. У брата два варианта — для семьи он Гарри, а для друзей Суррей, потому что он граф Суррей.
А как мне обращаться к мужу? Генри? Ваша Светлость? Фиц? Еще столько важных мелочей предстоит обдумать.
Толпа вокруг нас становится плотнее, и мне всё труднее выносить близость всех этих тел. Я проскальзываю между ними и выбираюсь из центра, глотая воздух, словно рыба, выброшенная на берег.
Белая лента, которую повязал священник, едва не падает на пол, когда я выбираюсь из толпы. Я еле успеваю её подхватить и покрепче привязываю символ нашего единства к своей руке.
Облегчение, которое я испытываю, оказавшись на свободе, длится считанные секунды, пока я не упираюсь взглядом в свою мать.
Она сегодня очень красива в своем роскошном синем платье. Оно подходит к ее золотистым волосам и серым глазам. Но в этих глазах нет и следа от всеобщей радости — я вижу в них только грозовые тучи, готовые обрушить на мою голову все молнии мира.
— Выпрямись.
Внутри меня всё обрывается. Я отвожу плечи назад.
Мать хватает меня за плечо и яростно шепчет на ухо:
— Веди себя достойно. Брак с ублюдком — не повод позориться до конца.
Я надеюсь, что этого никто, кроме меня, не слышал, иначе из часовни мы отправимся прямиком на эшафот.
— Хорошо, мама, — тихо отвечаю я ей.
Меня неожиданно спасает король.
— Давайте же отпразднуем создание новой семьи! — кричит он, и его поддерживают одобрительным гулом.
Король берет Анну под руку, и они направляются к выходу. Мать уже готова встать за ними, ожидая только моего отца, но он словно прирос к месту, на котором стоит. Мать раздраженно смотрит на него, приподнимая одну бровь, а он отвечает ей удивленным и яростным взглядом.
Я сперва не понимаю, что не так. Он слышал, что она мне сказала? Неужто они устроят здесь одну из своих отвратительных сцен? При короле?
Только когда ко мне подходит мой муж, до меня, наконец, доходит, в чем дело.
— Моя герцогиня, — говорит мне Генри.
Говорит мягко и почти ласково. И протягивает руку, чтобы я могла за нее ухватиться.
Генри улыбается. Улыбка делает его еще красивее.
Теперь я понимаю, почему отец замешкался. Мой муж — герцог Ричмонд и Сомерсет. Именно он должен идти за королем и королевой, и я, как его жена, должна идти рядом с ним.
Матушка же по привычке попыталась пройти вперед. Не будь здесь Генри и меня, то у нее с отцом действительно был бы приоритет — как герцог и герцогиня Норфолк они шли бы первыми после короля. Но мы с Генри тут, на нашей свадьбе, и приоритет у нас.
Я протягиваю руку мужу, и мы направляемся к двери часовни. Вместе. Я теперь его герцогиня. Его жена. Или его пленница, если он этого захочет.
Мои родители идут позади. Я почти физически ощущаю негодование матери у себя за спиной. Что ж, теперь я тоже герцогиня, и она уже ничего не может с этим поделать. Отныне ей всегда придется идти вслед за мной и моим мужем, как бы она его не называла.
*
Большой зал, в котором мы отмечаем свадьбу, наполнен светом, музыкой и голосами сотен гостей. Толпа кажется невообразимо большой. Придется привыкать к таким сборищам — в жизни Генри они наверняка явление более частое, чем в моей.
Еду всё продолжают и продолжают приносить — дичь, фрукты и великое множество пирогов на любой вкус, с мясом, рыбой, жареным беконом и даже с овощами. Воздух быстро наполняется запахом пряностей и свежей выпечки. Сначала все блюда несут на пробу королю и королеве, а затем моему мужу, который сидит по правую руку от своего отца.
А потом мне. К этому тоже нужно привыкнуть.
Я сижу рядом с королевой и отцом. Он наклоняется ко мне и спрашивает:
— Как тебе твой муж?
— Он кажется мне добрым и красивым.
Отец смотрит на меня, слегка прищурившись.
— Как думаешь, твоя мать права насчет него?
Ему интересно, считаю ли я себя оскорбленной из-за того, что меня выдали за бастарда.
— Кажется, матушка несправедлива по отношению к Генри. Надеюсь, однажды они поладят.
Отец одобрительно кивает и усмехается.
— С твоей матерью поладят только черти в адском пекле, и то не факт.
Самой матушки я на пиру не наблюдаю и, к своему стыду, испытываю от этого только облегчение. По крайней мере, не будет лишних конфликтов.
Мне подносят любимый пирог короля, с сардинами. Сами сардины запекли внутри теста, а головы оставили снаружи, как украшение. Сомнительная красота. Выглядят они так, будто их казнили, но на вкус довольно неплохо.
— Еще раз поздравляю, дорогая. Ты — гордость своей семьи.
Я вздрагиваю. Занятая едой и своими мыслями я совсем забыла, что сижу рядом с королевой.
— Благодарю, Ваше Величество, — говорю я, стараясь поскорее прожевать кусок пирога.
Анна прекрасна. На всем белом свете нет женщины очаровательнее, чем она. Ее наряд, малиновый с золотым, сочетается с нарядом короля, и вместе они выглядят словно герои из древних легенд. В ее темных глазах пляшут отблески от свечей, и это придает ей слегка озорной вид.
Я рада, что мы с ней родственницы. У меня есть шанс когда-нибудь стать хотя бы немного похожей на нее. У нас почти одинакового цвета волосы — темно-каштановые, но у меня с рыжеватым отливом, а у нее темнее. Отец однажды сказал, что мы с королевой похожи «точно родные сестры, а не двоюродные», и это был лучший комплимент, который я когда-либо получала.
— Твоя мать не захотела присутствовать на пиру. Она всё ещё против брака? — спрашивает Анна.
Удивительное свойство моей матушки. Ее рядом нет, но ее дух все равно здесь, витает между нами и сеет тревогу.
— Она… Сегодня она была не так счастлива, как мне бы хотелось.
Памятуя о том, что устраивала моя мать при дворе, я прекрасно понимаю, какого Анна о ней мнения. Но все-таки это моя мать, и было бы неприлично говорить прямо всё, что я о ней думаю.
— А ты умеешь подбирать слова, — улыбается королева. — Хорошее качество. Оно тебе пригодится.
— Спасибо, Ваше величество, — выдавливаю я.
— Твоя мать выбрала путь собственных заблуждений и обид, а не свою семью, — говорит Анна. — Это ее право. Каждый может топтать свою жизнь так, как ему вздумается. Но я рада, что ты выбрала семью.
Я снова ее благодарю. Если по правде, то я не знаю, был ли у меня выбор, но, когда отец объявил, что я стану женой Генри Фицроя, мне и в голову не пришло противиться этому.
— Сейчас ты наверняка переполнена страхами, Мэри, — продолжила Анна. — Это нормально. Я помню себя в твоем возрасте, неизвестность пугает пуще всего. Но ты можешь не переживать, мы с королем позаботимся, чтобы у тебя было достаточно времени, чтобы привыкнуть к новой роли.
— Вы невероятно добры ко мне.
— У тебя будет время осознать, что ты больше, чем просто Мэри, дочь герцога. Теперь ты сама герцогиня. И моя любимая кузина, — она улыбается. — От твоих решений зависит не только твоя судьба, но и судьба твоей семьи.
— Полагаю, что все решения в семье должен принимать муж, а я — лишь подчиняться его воле, — говорю, я напуская на себя как можно более благочестивый вид.
Анна смеется. Ее голос звучит мягко и вкрадчиво.
— О, конечно, Мэри, конечно. Ты совершенно права. И все-таки муж и жена — одно целое. Помни об этом, милая.
Она загадочно улыбается. Кажется, что она хочет сказать мне больше, но к ней поворачивается раскрасневшийся от вина король, и она обращает все свое внимание к нему. Он целует ее руку, глядя ей в глаза. Она что-то шепчет ему на ухо, и они вместе смеются.