Лукьяненко Сергей
Звезды - холодные игрушки
Сергей ЛУКЬЯЕНКО
ЗВЕЗДЫ -- ХОЛОДНЫЕ ИГРУШКИ
Пролог
Океан не помнил обид. Подобно небу он верил в свободу, подобно небу -- не терпел преград. Я стоял на мокром песке, волны лизали ноги, и так легко было поверить, что чужая звезда в небе -- мое Солнце, а соленая вода -- древняя колыбель человечества.
Вот только линия берега -- слишком ровная. Прямая как горизонт, и такая же фальшивая. Если пойти вдоль берега, то ничего не изменится -по правую руку потянутся низкие, словно подстриженные, рощицы, по левую -- будет шипеть прибой. Лишь песок под ногами изменит цвет, из желтого станет белым, из белого -- розовым, из розового -- черным, и -- обратно. Полоска пляжа неощутимо для глаз повернет вправо, ее покроет снег, потом снова потянется песок, и когда-нибудь, очень нескоро, я вернусь к этой же точке, где волны все так же будут ласкать берег...
Один человек -- уже слишком много, чтобы изменить мир.
Я сделал шаг, и вода с шипением заполнила мои следы.
Мир -- уже слишком мал, чтобы оставить его в покое.
Да и нет для живых безмятежности.
Только морю и небу знаком покой.
Я поднял правую руку, посмотрел на нее -- и пальцы стали удлиняться. Я лепил их взглядом, превращая человеческую плоть в острые изогнутые когти.
Впрочем, есть ли у меня еще право называть себя человеком?
Часть первая. СЧЕТЧИК.
Глава 1.
-- Ты не захватишь письмо? -- спросила Эльза. -- Похоже, мы тут завязнем недели на две, муж начнет волноваться.
-- Я бы на его месте не прекращал этого занятия, -- неуклюже сострил я. Эльза только улыбнулась, протягивая через стол конверт. Ее спутники сидели метрах в пяти, пили темное пиво, и скалились, оглядывая нас. Ну, еще бы. Я рядом с Эльзой выглядел настоящим цыпленком. Красивые немки, на мой взгляд, редкость. А Эльза Шредер мало того что была красивой, в парадной форме "Люфтганзы" она выглядела слегка цивилизовавшейся валькирией. Все эти побрякушечки на кителе, длинный ряд серебристых звездочек над левым нагрудным карманом, невесть как удерживающийся на белокурых волосах берет, здоровенный пистолет в запломбированной кобуре...
-- А он и не прекращает, -- серьезно сказала Эльза. С юмором у нее было куда хуже, чем с русским языком. -- Ну, как, захватишь?
-- Конечно, -- я взял конверт, попытался засунуть его в карман. Конверт упирался. Эльза вздохнула, потянулась ко мне через столик, расстегнула куртку, опустила письмо во внутренний карман -- где уже лежал маршрутный лист и "керосиновые талоны".
И с чего она знает униформу "Трансаэро" лучше, чем я сам?
-- Спасибо, Петер, -- произнесла Эльза низким, мягким голосом. Похоже, коверкая мое имя на немецкий лад, она выражала свое расположение. -- Ты хороший мальчик.
Я поперхнулся от обиды. А Эльза полюбопытствовала:
-- Может, заедешь во Франкфурт, сам передашь письмо? Ты бывал во Франкфурте? Муж будет рад.
Вот всегда так -- стоит оказать услугу...
-- У нас расписание напряженное, я дома буду дня три всего, -буркнул я.
-- Тогда в следующий раз, -- легко согласилась Эльза. -- Пока, Петер...
Она поднялась, и я запоздало спросил:
-- Куда летите?
-- Джамайя, -- Эльза вздохнула. -- Подвернулся фрахт.
-- Птички?
-- Попугайчики и воробьи, -- второй пилот "Люфтганзы" поморщилась. Я ее прекрасно понимал. Перевозить тысячу галдящих, гадящих, вопящих от тесноты и непривычной обстановки птиц -- занятие не из приятных.
Эльза вернулась к своим приятелям, а я остался наедине с недопитой кружкой. Еще вчера я бы одной не ограничился. Но сегодня вылет, так что, по честному говоря, и эта кружка незаконная.
Я исподлобья оглядел бар. Народу было много, и все сидели тесными кучками. Самая большая и шумная -- американцы из "Делты" и "Юнайтед Эрлайнз". Чуть поменьше -- японцы из "Джал" и англичане из "Бритиш Эруэйз". Даже австралийцев из "Квантаса" и испанцев из "Иберии" я углядел. Наших -- никого. Уступали мы в этом секторе позиции, здорово уступали. Я вздохнул, поднимаясь. Подошел к стойке, потянулся к телефону. Здоровяк-бармен радостно улыбаясь, подвинул мне аппарат. Воскликнул:
-- О! Янг рашен пайлот!
Он меня со вчерашнего дня запомнил. Бармены русских всегда любят. Мы им выручку делаем... даже в одиночестве.
-- Пайлот, пайлот, -- рассеянно сказал я. Снял трубку, набрал номер диспетчерской. Ответили не сразу.
-- Борт тридцать шесть -- восемнадцать, "Трансаэро". Окно появилось?
Честно говоря, я надеялся, что сегодня вылететь не удастся. Можно было бы еще посидеть, попить хорошего пивка, выспаться в уютном гостиничном номере. Здесь мы бывали редко, жилье бронировали второпях, и потому мне выделили очень приличный люкс.
-- Борт тридцать шесть -- восемнадцать... -- на том конце провода девушка-диспетчер защелкала клавиатурой компьютера. -- Да, есть окно. В семнадцать ноль шесть. Подтверждаете вылет?
Я посмотрел на часы. Еще не было трех.
-- Да.
-- На медконтроль в двенадцатый кабинет, и в контрольный центр, -любезно сказала девушка.
Опустив трубку я хмуро посмотрел на бармена.
-- Фьють? -- радостно спросил он.
Вот именно, фьють...
Я кивнул и пошел к двери. Навстречу ввалилась целая толпа -- не то китайцы, не то филиппинцы, пришлось прижиматься к стене. Воспользовавшись заминкой я помахал немцам рукой, но они этого не заметили.
Шумно сегодня будет в "Старом Дональде Даке"...
После полумрака бара -- тонированные стекла и плотные занавеси, снаружи немудрено было и ослепнуть. Я зажмурился, доставая темные очки, нацепил их, и только потом огляделся.
Сириус-А и Сириус-Б выжигали небо до белизны. Ничего, кроме света, над головой. Никаких облаков, конечно...
Земной сектор занимал окраину космодрома. Солидную часть окраины, но именно окраину. Километрах в трех от поселка тянулись посадочные полосы -- нежно-сиреневые плиты, которые не были ни бетоном, ни камнем, ни пластмассой. Уже много раз пробовали взять анализ сиреневого вещества, но пока это не удавалось. С год назад при посадке перевернулся английский челнок, пытавшийся на ходу сделать титановым скребком соскоб полосы. На дальнюю как раз садился "шаттл" -- судя по раскраске, американский. В этом секторе торговлей занимались в основном они и французы. "Трансаэро" и "Российский аэрофлот" болтались в куда менее гостеприимных районах.