- Ух ты! - сказала Мария, тяжело переводя дыхание. - Сомлеют, нехристи!
Яринка знала, что сомлеть должны парни, но почему-то у нее не было намерения отливать их водой.
Потом тихая и скованная - боялась лишним движением нарушить свое расправленное и одернутое со всех сторон великолепие - ждала, пока оденется Мария.
Та недолго задержала подругу: с отъездом Теофана она утратила остатки своей прежней опрятности.
- Ну, пошли уже к монопольке.
Представление должно было состояться в хате-читальне, собственно, в длинной хате, что через сени, в которой прежде употребляли "распивочно".
Когда подруги подошли к читальне, там уже было многолюдно и шумно.
Девчата ходили чинными стайками в праздничных нарядах, почти все в "сапожках" и "полсапожках" - ботинках с длинными, чуть ли не по колени, голенищами, а некоторые даже в блестящих резиновых калошах. Чтобы привлечь к себе внимание, владелицы этой немыслимой роскоши умудрялись то и дело потереть ногой об ногу, и калоши издавали тоненький писк. Он воспринимался как скрипичный голос.
За девчатами двигались парубки в новых свитках, подпоясанных зелеными и красными кушаками, отороченные концы их свисали сбоку до самых коленей. Большинство парубков были еще в картузах, а некоторые уже повыпускали смоляные чубы из-под меховых шапок, которые пахли прелью и табаком.
К ночи подмерзало. Земля отзывалась эхом под тяжелыми сапогами парубков. Парубки расхаживали вперевалку, и казалось, не они покачиваются, а земля под ними. Лениво кидали в рот жареные семечки, так же лениво сплевывали шелуху - пфф! - лениво задирали девок.
- Глянь, глянь, Арине мыши дырочку прогрызли!
- Где? На спине?
Оглядывались девчата возмущенно, пренебрежительно.
- Ф-фу! Откуда это тянет?
- Да из Даньковой головы.
- Паленым котом засмердило!
- Га-га-га!
- Это тебе - на спине!
- Не на то подумала! Ой, девчата, какие у вас черные мысли!
- Эй, девки, держитесь, сейчас ветер подует!
- А мы не боимся!
- Нам теперь не страшно!
- Гляди ж ты! Какие девки теперь! Как наденет панские штаны, так не боится и сатаны!
- А погляди, погляди, во-он с Марушкой Гринчишиной и Сопиина Яринка!
- Заворачивай, хлопцы, соб!*
_______________
* С о б - возглас, которым направляют лошадей и быков налево.
- Скорей, скорей!
Поздно. Мария с Яринкой вошли на крыльцо, смешались с гурьбой желающих попасть на представление.
Подругам посчастливилось протиснуться в помещение и занять удобное место возле стены. Яринка боялась пошевельнуться, чтобы не выпачкать праздничную одежду белой глиной.
В хате было душно и очень светло. Четыре или пять керосиновых ламп "молния" стояло на полочках возле стен, выплескивая на потолок круглые светлые полыньи.
На длинных скамьях тесно умостились чинные дядьки да тетки. Мужчины привычно держали между пальцев козьи ножки, не решаясь, однако, курить, на стене висел плакат "Здесь курят только...". А под этими словами был намалевана розовая хрюшка с закрученным хвостиком и папироской в зубах. И еще висел плакат: "Не плюй на пол", но парубки обезвредили его, дописав углем: "...а плюнул, так разотри".
В помещении стоит гул, как в улье. Праздник чувствовался не только в том, что, как всегда в свободное время, лузгали семечки, не только в разговорах о прошедшей жатве и о нынешних добрых всходах, но и в радостном ожидании чуда, которое вот-вот произойдет на глазах у всех. Ждали его с насмешливым недоверием, свойственным всем сельчанам, готовым смеяться в самых трагических местах представления, бросать въедливые реплики сегодняшним чудотворцам, но это было от сильного нетерпения, непривычки к чуду.
Точно так же тосковала о чуде и Яринка. Широко раскрытыми восторженными глазами обводила она хату, узнавала всех и не узнавала. Знакомые лица отсвечивали удивительным светом праздника.
И все узнавали и не узнавали Яринку. Да, это конечно же Софиина дочка, та самая крикливая и острая на язык девчушка, которая хлопала юбкой, заворачивая телят - "а пропал бы ты, пакостный! Сожрал бы тебя волк!", - с детским нежным личиком и выпуклыми, словно приклеенными к лицу губами, с удивленно-радостным укоризненным взглядом - "ой, тетушка, что вы такое говорите!..", но это была и другая Яринка - только что появившийся бутон розы в своих сочных лепестках, с укрытой в нарядной одежде волшебной силой девичества, с порывистыми движениями еще худеньких рук, которые вскоре округлятся, со стройными ногами, которые пополнеют, с острыми персями, которые станут более пышными, с тонким румянцем на щеках, который погустеет.
На одной из скамей Яринка увидела мать, которая сидела с отчимом. Девушка с опаской посмотрела на них. Ей было неловко от взгляда Степана сама не знала почему. Матери она ответила немного горделивым взглядом торжествующей молодости - где-то в глубине души чувствовала, что та завидует ей.
Через толпу людей, что стояли у стены, проталкивались парубки. Среди них Яринка заметила и Данька Котосмала.
Лихо заломленная серая шапка каким-то чудом держалась на его затылке. Горохово-зеленоватыми ястребиными глазами парубок нажал на Яринку с такой силой, что у нее дыхание перехватило. И все же девушка пренебрежительно передернула губами, едва заметная гримаска пробежала по ее румяному личику.
Данько пробрался к ней и Марии, повел плечами, подбоченился.
Яринка фыркнула и крепче прижалась к Марусиному локтю. Но Данько обезоружил ее неприязнь:
- Здоровы будьте, девки!
Девушка вспыхнула: вот - и этот баламут признал ее взрослой. Она посмотрела ему в глаза сердито, с подозрением. А он хотя и улыбался, прищурившись, но не было в его улыбке открытой издевки, и Яринка резким своим голоском сказала дерзко:
- Ты только сегодня меня заприметил? Все котов смалил?
Он засмеялся, расширяя свой хищный сбитый набок нос.
- А может, я к Марушке, га? Не к тебе. Поняла?
- Цыц, попов Гриц! - молвила Мария густым голосом.
Данько поиграл бровями и дохнул на Яринку горячо:
- А тебя я, может, впервые и увидал. Поняла?
- Ну и как, не ослеп?
Данько стал к Марии боком и процедил сквозь зубы тихо, с угрозой:
- На выходе буду ждать. Поняла? Что-то скажу.
У девушки тенькнула какая-то струна. Она не знала, то ли ей почудилось, то ли и вправду Данько брякнул это.
- Что такое, что такое? - пробормотала она, растерянно оглядываясь на Марию, но та вроде бы равнодушно отвернулась от нее.
А Данько уже снова расталкивал людей, пробираясь к выходу. Только раз обернулся к ней, заледенив ее взглядом.
- Что он сказал? Что сказал? - почти в отчаянии допытывалась Яринка.
Мария только улыбнулась мрачно.
- Вот сейчас Ригор чего-то скажет, - подтолкнула она Яринку локтем.
На возвышении, служившем сценой, придерживая сзади руками занавес, сшитый из клетчатых покрывал, стоял Ригор Власович и молча смотрел на людей.
Шум постепенно стихал. Лишь одинокие голоса вырывались еще кое-где, потом и они гасли, как свечки на ветру.
- А ну-ка, кто там болтает, хватит вам!..
Откуда-то от двери послышался голос Данька:
- Живоглоты.
Полищук и бровью не повел.
- Так вот, - начал он. - Граждане и товарищи! Сейчас вы увидите жалостную комедию про нашего человека, казака Назара Стодолю, который принял много кривды от разных контров. От живоглотов, как тут выскочил, точно голый из крапивы, малый Титаренко, которого у нас народ справедливо кличет Котосмалом.
- Ха-ха-ха! - захохотала Яринка злорадно, и все подхватили смех.
Ригор Власович переждал, пока зал утихомирится, и продолжил:
- У нас полная свобода. Где нужно - смейтесь, а где нужно - то и плачьте. Только чтоб не перебивали, ибо то будет уже анархия. А представление это сделал наш завшколой Иван Иванович в сопровождении учительниц. И еще парубков и девчат, которых я сегодня приветствую от имени советской власти и комбеда.