Хотя и прислушивалась Яринка к тому, что говорила хозяйка, но не слышала ничего - в ушах все еще стоял грохот колес и шум городских улиц. После ослепительного солнца снаружи в доме было темновато и прохладно - в окна заглядывала густая сирень, и то, что Яринка видела в комнате, казалось ей необыкновенно роскошным, "как у господ". Поэтому она и думать забыла о перебранке хозяйки со своим мужем и о ее слишком откровенных выражениях. Черными продолговатыми глазами осматривала Яринка комнату и не замечала, что обои отстали от стен и кое-где свисают лохмотьями, что стены осели, а балки скособочились, что краска на полу местами отскочила и между досок зияют щели в палец шириной.
Яринка очень устала, но не решалась сесть ни на один из стульев, так и блестевших от масла, которым хозяйка еженедельно "обновляла" их.
Матушка и учительница приводили в порядок свои косы, заново повязывали платки.
Попадья и думать забыла о греховности общения с евреями и оживленно беседовала с Саррой, справлялась о ценах в лавках.
София успела уже продать хозяйке все свои десять коп яиц, спрятала деньги за пазуху и, зажав носовой платочек в кулаке, вместе с Яринкой и женщинами направилась в город на торги.
Серовато-белый тополиный пух выстелил рифленые цементные плитки тротуара, пушистые клубочки, словно играя, катились за ногами. Пушинки цеплялись за юбки, снежком ложились на праздничные цветастые платки, щекотали щеки.
Попадья пошла к архиерею, учительница - в училище, где учился ее сын Виталик, а София с дочкой бродили по магазинам.
Особенно долго пробыли в гончарной палатке, где мать переслушала на звон целую гору посуды, прежде чем выбрала одну небольшую макитру да пару горшочков.
- Ну, молодица, - сказал ей краснолицый продавец с обвисшими усами и носом, похожим на спелый помидор, - ты и мужа так выбирала?
- Нету, нету, - зачастила София. - Может, сбавите на вдовью долю?
В другой лавчонке купили еще двухведерный чугун, для варки еды свиньям. Мать засунула его в мешок вместе с глиняной посудой и шла теперь свободно, кидая в рот жареные семечки и сплевывая шелуху на тротуар. Яринке было как-то не по себе. Она немного отстала от матери и вертела головой, рассматривая пестрые вывески. Из одного двора ее чуть было не облили нечистотами. Яринка отскочила, а жирная растрепанная женщина в засаленном фартуке еще и отругала ее:
- Ходят тут всякие! Деревня!
Девушка даже съежилась. Разозлилась на неопрятную толстуху и почему-то на мать тоже.
Оживилась только, когда вошли в галантерейную лавку и мать сняла с плеча свой мешок, собираясь всласть поторговаться.
Худущий скуластый еврей с седыми пейсами, в картузике с лопнувшим наполовину козырьком, смотрел на них желтыми страдальческими глазами.
- Ну-ка, подай мне вон те ленты! - Мать неопределенно махнула рукой.
- Сей момент! - И торговец, покачиваясь в пояснице в такт шагам, заковылял в уголок. - Хозяйка будут иметь то, что им надобно. - И, встряхнув, рассыпал на прилавке шелковую радугу. - О, это такие ленточки! - зацокал он языком. - С такими ленточками ваша панночка получит в женихи самого Пурица!
- Болтай, болтай!.. - бурчала София, перебирая ленты. - Видать, еще твой дед ими торговал.
- Вот эту возьмите... эту возьмите... и эту... и ту!.. - едва не задыхалась от восторга Яринка.
- Панночка, ах, панночка!.. - закрыв глаза, покачивал головой торговец.
- И эту еще... и эту!
- А что запросишь? - показала София отобранные ленты.
- Да что там цена! Для такой панночки! - Старик долго глядел в потолок, шевелил губами и совсем неразборчивым голосом, помахивая поднятым пальцем, назвал цену.
- Да ты, добрый человек, в своем уме?! За такие деньги овцу можно купить!
- Ой, хозяюшка, а что панночке нужно - овца или краса? За такую прелесть можно и больше дать! Вы только гляньте, хозяюшка, как они к лицу вашей панночке!
- Нет, нет, нет! - замахала рукой София. - Три злоты* положу, и ни копейки больше!
_______________
* З л о т - пятиалтынный, пятнадцать копеек.
- Ну пускай будет пять! - согласился торговец.
- Гр-р-ривенников! - отрубила София.
- Ай-яй! Вы разоряете меня!
- Это еще неизвестно, кто кого!
Торговец даже за пейсы себя дернул:
- Ай-яй-яй! Ну да ладно, пускай будет по-вашему! Пять гривенников и пять копеек! - и он быстренько щелкнул косточками на счетах.
Вот этого-то София и не ожидала. Раз уж на счетах отсчитал, то и продал! Ну и хитрющий!
- Дедуня! - сказала она жалобно.
На этот раз затряс головой торговец.
- Нет, нет и еще раз нет!
София в сердцах стукнула мелочью о прилавок.
Когда вышли из лавчонки, сказала дочке:
- Еще неизвестно, кто кого обдурил!..
Она явно досадовала и сплевывала шелуху семечек очень громко.
- Хотя бы наши барыни не замешкались. А то ехать лесом ночью... лесовики перенять могут... - Мать долго молчала, потом полувопросительно, полуутвердительно сказала Яринке: - Должно быть, мы того москаля, что у Сарки, к себе заберем. Подкормим его, а он нам выкосит луг и толоку. А может, еще и в жатву оставим. А там пусть и уходит. Заплатим ему зерном. А?..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой Иван Иванович Лановенко сообщает
некоторые сведения о гусятах и гусях
Сегодня я своих гогочущих гусят - стриженных ступеньками большеголовых мальчишек, тупоносеньких и остроносеньких девчушек с косичками и красными от усердного правописания пальчиками - отпускаю на каникулы.
Вон они напоследок поплевывают на запачканные настоящими фиолетовыми чернилами пальцы и трут их о камень фундамента, доедают пироги из своих торбочек, играют на солнышке в пуговицы, а наиболее экспансивные шепчутся в сторонке. Это, верно, те, кто собирается бить "класкома" Павлика Титаренко за то, что он их несправедливо "записывал".
Мы с Евфросинией Петровной ведем по два класса. Работаем так: задашь самостоятельную работу во втором классе, или, как теперь говорят, во второй группе, а сам идешь в четвертый. А за порядком следит "класком" выборное лицо. Выбежит кто из-за парты - сразу же его на карандаш, уминает кто пирог, а "класкому" не дает - тоже на заметку, примутся драться ручками - и эти попадут в список. А учителю, как это бывает, некогда разбираться: одного - в угол носом, другого - за ухо да к доске, а кого и из класса вон, конечно без книжек.
Павлик Титаренко уже три года "класкомом". Избирают его большинством в несколько голосов. Потому как льнет к детям богатеев. Да и сами богатые хозяева начинают признавать его отца ровней себе - хозяином. А как же, "американец"!
Кузьма Дмитриевич Титаренко, отец Павлика, малограмотный, но хозяйственный мужик, еще до войны уехал в Америку. И звезды с неба хватал по-настоящему - мыл окна в небоскребах. Кроме американских индейцев да украинцев, никто за такую работу не брался. Старательный был работник, ни разу не свалился, не пил, не болел, сладко не ел и за три года накопил столько долларов, что хватило не только на обратный путь, но и домой привез в гаманке на груди полных шестьсот да еще пятьдесят. Кое-кто из нужды так и не вылез, а ему вот подвезло. Сразу поставил себе новый дом на три комнаты, крытый оцинкованной жестью, выложил погреб из серого камня, поставил амбар на фундаменте, конюшню и хлев, завел скотину, приобрел инвентарь и уже на керат* для соломорезки заглядывался, а в мыслях были и молотилка, и двигатель к ней.
_______________
* К е р а т - механизм конного привода молотилки, соломорезки и других сельскохозяйственных машин.
И сразу из Кузьмы-американца стал Кузьмой Дмитриевичем, хозяином. И уже никто не удивлялся, что с ним здороваются за руку те, кто раньше на его поклон лишь касались палками козырьков.