Прознав, что я один из сыновей Черной Рубахи, янки тщетно пытались обменять меня на полковника Дугласа, которого шайены держали в плену.
Переговоры затягивались, а тем временем началась новая Индейская война.
Война, которая разорвала страну на части.
Все новости со свободы приходили в основном с новыми заключенными.
Рассказы сокамерников редко заслуживали доверия, слишком уж много в них было выдумок и домыслов. Гораздо больше я больше доверял тому, что писали в газетах. Вернее тому, что там не писали. Тому, что при желании можно было прочесть между строк.
Иногда я вытаскивал у сокамерников из башмаков куски «Нью-Йорк Геральд» или «Ричмонд Энквайер», которые они подкладывали туда вместо стелек, и изучал их при тусклом свете фонаря. Иногда, если везло, мне удавалось украсть свежую газету у охранников, либо на работе у портовых служащих.
Я изучал расплывчатые фотографии, карикатуры, и объявления. Я читал сводки, доклады, статьи и от того, что я узнал — волосы вставали на голове дыбом.
Мир за стенами форта Блад изменился навсегда, да только упрямые янки, казалось, ни за что не хотели этого признавать.
После победы в войне армия федералов рассыпалась как карточный домик. Добровольческие бригады разбежались по домам, оставив от полутора миллионного войска лишь жалкие остатки.
Как только янки, засучив рукава, взялись за восстановление разрушенных городов, мостов, и дорог, им на головы свалилась новая напасть.
Союз команчей, чероки, кайова, апачей и сиу вышвырнул обескровленных в боях южан из Техаса, Оклахомы, Канзаса, Арканзаса и Миссури.
Границы индейских территорий раздвинулись до Миссисипи, и граничили теперь с Теннеси и Алабамой.
Южане все еще держали Луизиану, а на границе с Мексикой между Пекосом и Рио-Гранде техасские рейнджеры основали крошечный Новый Техас, окруженный со всех сторон враждебными индейскими племенами.
Попытки экспедиционного корпуса навязать союзу команчей решающую битву, которая прекратит войну, ни к чему не привели.
Войска, собранные из лучших подразделений янки и джонни, прошли через весь континент, от Миссисипи до реки Колорадо в Аризоне, но так и не встретили ни одного индейца.
Вместо того, чтобы сражаться с регулярными войсками, индейцы решили заняться белыми поселенцами.
Города и фермы опустели, и стояли теперь заброшенные. Беженцы хлынули в Луизиану, Теннеси, Виржинию и Нью-Йорк, заражая города паникой, и принося с собой самые невероятные слухи.
Вскоре я даже стал натыкаться на заметки, в которых очевидцы рассказывали об индейцах, от которых отскакивали пули.
Один из солдат, оставшийся в живых после атаки отряда сиу на форт Данкан, что у Рио-Гранде, своими глазами видел как пуля, выпущенная из Спрингфилда, расплющилась о лоб индейца, не причинив ему не малейшего вреда!
Над солдатом, конечно, посмеялись, обвинили его в трусости, и поставили перед трибуналом.
Прошел всего через месяц, и мне на глаза попалась первая заметка об умертвиях. Поначалу я думал, что это какая-то шутка, но вскоре первые умертвия появились и возле форта Блад.
Однажды, вовремя разгрузки очередного парохода, кто-то из заключенных заметил в воде мертвого медведя.
Чудовище лежало задними лапами в реке, а его огромная голова запуталась в водорослях и плавуне прибитых к берегу.
Собаки, унюхавшие медведя, заскулили и бросились наутек, поджав хвосты.
Наш бригадир, впрочем, оказался парнем не робкого десятка. Он без колебания подошел к воде и даже попробовал выдернуть стрелу, торчащую у мертвого животного из плеча.
— Даю руку на отсечение, — крикнул он. — Это команчи его прикончили!
Мы сгрудились на причале, вглядываясь в желтую мутную воду, в которой как змеи извивались длинные полотнища водорослей.
— Это не команчи, — сказал я в полголоса. — Это вообще не индейская стрела!
Но бригадир меня слушать не стал, он обхватил стрелу обеими руками и потянул изо всех сил.
Огромная медвежья лапа тут же вынырнула из песка, мелькнули желтые изогнутые когти, и вода сразу побурела от крови.
Бригадир стоял на берегу и с удивлением цеплялся за собственные внутренности, которые скользили у него между пальцев, вываливаясь из распоротого брюха.
Солдаты со Спенсерами бросились на помощь, но было уже слишком поздно.
Медведь поднялся на задние лапы. Его огромное тело тряслось и дрожало, голова безвольно болталась из стороны в сторону, а из разинутой красной пасти свисал синий язык.
Чудовище подмяло под себя бригадира, и принялось остервенело раздирать его на части.