Кайзер попятился. На его лице было написано удивление. Сделав еще несколько шагов назад, он ухватился за канаты и повис на них.
Мистер Конноли бросился вперед, но тут зазвенел гонг, и толпа, задержавшая на миг дыхание, разразилась бурей аплодисментов и криков.
Шеймус торопливо опустил руки мистера Конноли в ведерко с подтаявшим льдом.
Ирландец застонал и закусил губу. Похоже, несколько пальцев были уже сломаны.
Я взял влажную губку и осторожно принялся смывать кровь и песок со щеки бойца. Глаз выглядел неважно. Плоть вокруг глазницы вздулась и приобрела неприятный фиолетовый оттенок.
Мочка левого уха была надорвана и из ранки постоянно текла кровь, заливая спину и грудь ирландца, разрисовывая его тело новыми причудливыми рисунками.
— Этот раунд будет последним, — прорычал мистер Конноли. — Я уложу его, во что бы то ни стало!
Кайзер сидел в углу и пристально смотрел на нас. Его могучий кулак лежал на библии, словно заряжаясь от нее силой, а помощники обмахивали его полотенцами. Выглядел он уже не таким самоуверенным, как в начале схватки.
— Пусть вам поможет ваш бог! — сказал я, и сжал мокрое от крови и пота плечо ирландца.
— Эрин го бра! — закричал Шеймус, и завертел над головой своим полотенцем.
По сигналу гонга бойцы вновь сошлись в центре ринга. Их руки были подняты, кулаки сжаты, а глаза сверкали как кометы.
— Сейчас он его добьет! — осклабился Шеймус. — У немца что-то подломилось внутри! Уж можешь мне поверить! Я в боях разбираюсь!
Огромная нога немца, обутая в тяжелый черный ботинок, взлетела вверх и обрушилась на голову ирландца.
Мистер Конноли успел закрыться рукой, однако удар был такой силы, что он едва не упал.
С ужасом я увидел, как кисть его левой руки повисла как плеть. Ирландец поменял стойку, но было слишком поздно.
Немец крутанулся на левой ноге, и пятка тяжелого ботинка врезалась мистеру Конноли в челюсть.
Раздался леденящий душу треск, и ирландец рухнул ничком на пол. Его тело безвольно завалилось на бок, а руки расползлись в разные стороны.
Потрясенная толпа на миг затихла, а потом, придя в себя, завыла и затопотала ногами, как тысяча лесных духов.
— Вот и все, — сказал я, чувствуя, как что-то обрывается у меня внутри.
Шеймус все еще стоял, открыв рот, и держа в руке полотенце. Его взгляд переместился с лежащего на песке мистера Конноли на громадного немца, который проверял пульс у поверженного противника.
— Кайзер владеет Саватом! — пробормотал он. — Я видел однажды что-то похожее в марсельском порту!
Немец покачал головой, глядя на судью, и поднялся с колен.
— Победил Кайзер! — закричал распорядитель.
Зал разразился восторженными воплями.
— Кайзер! Кайзер! Кайзер! — неслось со всех сторон.
Я перепрыгнул через канаты, и склонился над мистером Конноли. Глаза ирландца были открыты, но он уже не дышал. Его челюсть была свернута на бок, изо рта текла кровь, а между поломанных зубов торчал посиневший язык.
— Кайзер! — закричал я.
Немец обернулся, на лице у него расцвела улыбка.
Я выхватил из кармана картонный прямоугольник с автографом, плюнул на него и бросил его великану под ноги.
Кайзер пожал плечами, подобрал бумажку, вытер ее о свои брюки и спрятал в карман.
— Другого автографа можешь от меня не ждать, — сказал он, и под скандирование толпы спустился с ринга.
Тело мистера Конноли мы уложили на кровать в нашем гостиничном номере.
— Не могу я видеть его вот таким, — Шеймус шмыгнул носом. — Пойдем, Джонни, напьемся до беспамятства, а утром договоримся о похоронах.
Я покачал головой, и придвинул стул к изголовью кровати, на которой лежал мертвец.
— Ты иди, — сказал я. — А я спою ему несколько песен, которые помогут его духу найти дорогу в земли предков.
Шеймус вздохнул.
— Кому он нужен в землях предков! — сказал он. — Ну, делай, как считаешь нужным. Завтра подумаем, как нам дальше быть.
Как только дверь за толстяком захлопнулась, я взялся за приготовления.
Прежде всего, я закрыл покойнику глаза, вправил челюсть, и подвязал ее полотенцем, чтобы рот не открывался и не вываливался язык.
Потом, вооружившись влажным полотенцем, вытер кровь с лица и расческой вычистил песок из волос.
Левая рука мистера Конноли была поломана в двух местах, а намертво стиснутые кулаки мне так и не удалось разжать.
Подложив покойнику подушку под голову, я начал петь все известные мне погребальные песни, надеясь, что если не бог белых, который, похоже, отвернулся от ирландца, так хоть кто-нибудь из духов моих предков согласится провести его через долины тьмы в земли вечной охоты.