Мои спутники замолчали, и даже перестали жевать, переваривая услышанное.
— А что, — Шеймус пожал плечами. — В этом что-то есть!
Больше часа мы ехали молча, зорко глядя по сторонам и не выпуская из рук оружия.
Вокруг царила полная тишина. Не было слышно пения птиц, не было слышно даже жужжания насекомых. Только ветер время от времени принимался трясти кроны персиковых деревьев, поднимая вокруг нас настоящую метель из розовых лепестков.
В тени было довольно прохладно, однако по лицам моих спутников катились крупные капли пота.
Их губы были плотно стиснуты, а пальцы, сжимающие оружие, побелели. Белые люди боялись. Они боялись Вакан-Танку, боялись Матавилью, боялись маниту.
Дрожь пробежала и по моему телу. Может быть, мне тоже следовало бояться? Ведь я был предателем. Человеком, который предал свой народ, предал своих богов, предал своих предков.
Быть может, гнев божеств обрушится и на меня… быть может, он обрушится на меня в первую очередь?
Я почувствовал, как холодный пот выступил и у меня по всему телу.
— Глядите! — мистер Конноли привстал в седле, указывая на очередную разоренную усадьбу. — Звезды и стрелы!
Мое сердце бешено забилось, когда я услышал эти слова! Меня тут же бросило в жар!
Над полуразрушенным двухэтажным зданием развевался звездно-полосатый флаг с привязанным к древку пучком стрел.
Я пришпорил Маленькую Стрелу и мигом оказался у заваленного хламом крыльца.
Так вот, какое оно, знамя конфедерации индейцев!
Я задрал голову вверх, щурясь от солнца.
Флаг был старый, изодранный в клочья и продырявленный пулями, а стрелы, привязанные к закопченному древку, были очень необычными. Встряхнув головой, я вспомнил, где видел их раньше!
Перед моими глазами тут же появился мертвый медведь на берегу Миссисипи, с черной стрелой, торчащей из плеча. Я сразу же вспомнил эту жуткую щетину, которой была оперена стрела, и грозный рев умертвия вновь зазвучал у меня в ушах.
— Что за черт! — Мистер Конноли спрыгнул на землю и подбежал к крыльцу, на ходу поднимая винтовку.
— Куда?! — рявкнул Шеймус прицеливаясь во что-то из Генри.
Мистер Конноли уже взбежал на крыльцо по ступенькам и склонился над чем-то.
— Проклятые индейцы! — выдохнул ирландец.
На крыльце рядочком лежала целая семья. Отец, мать, и пятеро детей. У всех перерезаны горла и сняты скальпы.
Я спрыгнул на землю и поднялся по ступенькам к мистеру Конноли.
— Проклятые индейцы! — повторил он, оглядываясь по сторонам.
Склонившись над полуразложившимися трупами, я задержал дыхание и бегло осмотрел их раны. Сразу было видно, что скальпы сняты неумелой рукой.
— Это не индейцы, — сказал я, разгибаясь. — Это белые сняли с них скальпы.
Шеймус присел рядом со мной на корточки, и осторожно повернул голову мертвой девочки из стороны в сторону.
— Да уж, признаю, топорная работа, — согласился он. — Словно собака погрызла!
В полной тишине я услышал, как заскрипели зубы у мистера Конноли, а на его шее вздулись жилы.
— Пойдемте отсюда, — сказал Шеймус. — У нас нет времени на расследование.
Мы взгромоздились на своих коней и в гробовом молчании двинулись дальше.
Ферма сменяла ферму, усадьба усадьбу, а вокруг, царили только смерть и разрушения. Кроме банды мародеров мы за целый день не встретили ни одного живого существа.
— Вот ведь, как паршиво, — вздохнул Шеймус. — Просто какое-то царство мертвых!
Мистер Конноли поднял ружье. В кустах справа что-то зашуршало.
— А это что такое?
Прямо перед нами на дорогу вышел волк. Животное было огромным. Таких больших волков мне прежде еще видеть не доводилось!
Уши у твари были прижаты к затылку, а клыки оскалены.
— Чего ему надо? — спросил Шеймус, поднимая винтовку и прицеливаясь. — Вид у него какой-то неприветливый!
Шерсть на груди у чудовища была бурой от крови, а из загривка торчала черная стрела, с щетиной вместо оперения.
Глава 5
С самого детства я любил слушать страшные истории, которые взрослые обычно рассказывали друг другу у походного костра.
Вот и в тот раз, мы с братьями тихонько устроились под одеялами, терпеливо дожидаясь, когда отец закончит набивать свою трубку, и начнет свой неторопливый рассказ.
Жаркий костер весело потрескивал, а черное холодное небо было усеяно мириадами мерцающих льдинок.
Ночь была холодная, и мальчишки жались поближе друг к другу, поглядывая на темные силуэты воинов, застывших, подобно изваяниям, вокруг огня.
Белая Птица плеснул на уголья из чаши, а Черная Рубаха бросил в огонь кусок сырого сердца бизона.
Трубка пошла по кругу, и воины затянули старинную песню охотников.
Я хорошо знал слова и начал тихонько подпевать.
Завыл ветер, пламя затрепетало, и с небес посыпались крупные хлопья снега.
Трубка описала полный круг вокруг костра и вернулась в руки хозяина.
— Однажды, давным-давно, когда люди еще понимали язык зверей и птиц, жил один воин, по имени Умеющий Слушать…
Этой истории я не слыхал раньше, и сердце мое забилось в груди быстрее, в предвкушении волшебных приключений и страшных превращений!
Однако отец замолчал, прервав рассказ на полуслове.
Он вновь принялся набивать свою трубку, а остальные воины сидели, не шевелясь, величественные и безмолвные.
Я поднял глаза, и мое сердце замерло на миг в груди! Прямо напротив отца сидел огромный белый волк!
От его шкуры поднимался пар, а воздух наполнился непривычным горьковатым запахом, похожим на запах корений, которые шаман бросает в огонь, когда говорит с божествами.
Круглые желтые глаза глядели на воинов сквозь стену огня, а на огромных когтистых лапах таял снег.
Волк сидел неподвижно, а воины делали вид, что ничего не замечают.
Отец вновь раскурил трубку, и как ни в чем ни бывало, продолжил рассказ.
Что он рассказывал, я уже не слышал. Мой взгляд был прикован к огромному, страшному животному, сидящему среди воинов, как среди равных.
Я видел каждый волосок, на его седой морде, каждую снежинку, которая кружась, касалась его усов.
Вдыхая тяжелый пряный дух, идущий от животного, я всего лишь на секунду прикорнул, а когда открыл глаза, волка уже не было.
До сих пор я не знаю, было ли все это на самом деле, либо все это мне лишь привиделось. Не знаю, был ли это настоящий волк, был ли это воин-оборотень, или это был один из маниту, привлеченный к стоянке человека запахом подношений.
У отца я так и не спросил, ведь говорить о духах считалось плохим знамением, а сам отец никогда об этом случае потом не вспоминал.
Я натянул поводья, сдерживая Маленькую Стрелу, и уставился на волка.
— Не стреляйте, — сказал я. — Позвольте мне с ним поговорить.
Шеймус что-то пробормотал, но ружья не опустил.
Волк стоял неподвижно, не издавая ни звука. Его голова была опущена к самой земле, а верхняя губа вздернулась, обнажая клыки.
Я смотрел на эту страшную гримасу, и мне казалось, что чудовище ухмыляется!
Маленькая Стрела задрожал, и весь напрягся, готовый в любой момент броситься наутек. Я похлопал коня по шее, натянул поводья, и стиснул его бока коленями, привлекая к себе внимание.
Почувствовав седока, Маленькая Стрела тихонько заржал. Из пасти волка в ответ вырвалось утробное рычание.
Запустив руку за пазуху, я достал красивое вороново перо, подобранное накануне на дороге. Повертев его между пальцев, чтобы волк его мог хорошо рассмотреть, я вытянул руку вперед и поклонился, не отрывая глаз от оскаленных клыков.
— О, всемогущий маниту! — воскликнул я. — Прости нас, за то, что потревожили твой покой!
Волк вновь зарычал и склонил голову на бок, словно прислушиваясь к моим словам.
— Позволь нам проехать мимо, — продолжил я. — И прими от нас это подношение!
Я разжал пальцы, и перо, грациозно кружась, поплыло по воздуху и опустилось волку прямо межу передних лап.