Умертвие ухватило мистера Конноли за руки и распяло его на палубе, растянув их в разные стороны. Страшная пасть с обрезанными губами и кривыми желтыми зубами нависла над ирландцем, выдыхая ему в лицо смрад разлагающейся плоти и чужеземного колдовства.
— Вставай, Даллан! — застонал Шеймус. — На кону не только твоя жизнь, но и наши тоже!
Не теряя хладнокровия, ирландец глядел прямо в глаза нависшего над ним монстра.
Хохочущий бокор принялся пританцовывать, ритмично помахивая погремушкой. Его лицо, и без того безобразное, стало еще больше похожим на крохотное сморщенное личико обезьянки, которую я видел несколько раз в Ричмонде, у странствующего предсказателя судьбы.
— Давай, Даллан! — Шеймус с ненавистью покосился на улыбающегося генерала. — Не могу поверить, что это тебя когда-то звали «Берсерком из Киллин-Рок»!
Мистер Смит громко зацокал языком, достал из-под полы пиджака странный нож со сточенным серповидным лезвием, и склонился над поверженным ирландцем.
Времени на размышления не было. Я мгновенно выхватил из ножен своего Боуи, оттолкнул в сторону стоящего рядом Кипмана, и, изо всех сил оттолкнувшись ногами от палубы, прыгнул бокору на спину.
Мой нож вонзился в худую черную руку, и изогнутый клинок со звоном покатился по навощенным доскам палубы.
— Не стрелять! — гаркнул генерал, останавливая вскинувших ружья матросов. — Скаут мне нужен живым!
Перекувыркнувшись через голову, я встал на ноги, одновременно поднимая перед собой нож.
Колдун визжал как свинья, прижимая к груди раненную руку. От этих воплей у меня даже зубы заныли, и зазвенело в ушах.
Умертвие вскинуло голову, тупо таращась на корчащегося от боли хозяина, а мистер Конноли в тот же миг рванулся вперед, и его зубы впились в глотку противника.
С отвратительным чавканьем громадный кусок плоти оторвался, и остался у него в зубах.
Из разорванного горла с бульканьем выплеснулась вязкая черная субстанция. Великан задрожал и отпрянул назад, выпуская ирландца из смертельных объятий.
Вскочив на ноги, мистер Конноли подхватил с палубы цепь, и резко дернул ее на себя. С громким скрежетом ржавые звенья намотались ему на кулак, заключая его в импровизированную стальную перчатку.
Все вокруг неподвижно застыли, напряженно наблюдая за стремительным развитием событий.
Я видел вытаращенные глаза бокора, удивленное лицо старого траппера, торжествующий оскал Шеймуса, и неуверенную улыбку, медленно сползающую с лица генерала Форреста.
Закованный в цепь кулак врезался в челюсть умертвия, как ядро, выпущенное из жерла двенадцатифунтового «Наполеона»!
Во все стороны брызнули выбитые зубы и ошметки плоти. Чудище с громким хрипом втянуло воздух, через изуродованное отверстие, образовавшееся на месте рта, но уже через мгновение кулак ирландца заткнул его, нанеся новый удар, еще более страшный чем первый.
Шейные позвонки черного великана переломились как сухая ветка. Голова умертвия откинулась назад, ударившись затылком о спину.
Мускулы на плечах и груди мистера Конноли взбугрились, делая его похожим на старое кряжистое дерево, с ободранной корой и мореными непогодой ветвями. Обеими руками ирландец рванул за цепь, раздирая плоть и отделяя уродливую голову от огромного грузного туловища. На стоящих поблизости матросов брызнула пузырящаяся слизь, и влажно поблескивающий стальной ошейник закачался в воздухе.
Обезглавленное тело грузно осело на палубу, а могучие ручищи умертвия безвольно расползлись в разные стороны, все еще шевеля пальцами с обломанными ногтями.
Над палубой «Геркулеса» воцарилось гробовая тишина, нарушаемая лишь тоненьким повизгиванием раненного колдуна.
Все, что произошло дальше, осталось для меня скрытым за завесой багрового тумана. Один из матросов бросился вперед, целя прикладом винтовки мне в лицо. Я с легкостью увернулся от удара, однако другой матрос успел хлестнуть меня по ногам обрезком каната, с завязанным на конце узлом.
Споткнувшись, я покатился по палубе. Чьи-то ноги бесцеремонно наступили мне на локти, а чьи-то руки впились мне в волосы и крепко приложили головой об пол.
Очнулся я в полной темноте от страшной боли в руке. Сначала мне показалось, что я ослеп, настолько плотной и непроницаемой была тьма. Потом перед глазами вспыхнули разноцветные фейерверки, когда я попытался пошевелить головой.
Боль хлынула от затылка, сдавливая виски раскаленными тисками, и я громко застонал, с трудом сдерживая подступившую к горлу тошноту.
Коснувшись пальцами лица, я понял, что по моим щекам ручьем катятся слезы.
Ощущение было такое, будто бы в предплечье впилась громадная рассвирепевшая росомаха. Я чувствовал, как невидимые зубы сжимаются, пронзая плоть, и посылают в мозг волны ослепляющей боли.
Мои челюсти свело судорогой, я уткнулся лбом в шершавые доски пола и принялся тихонько подвывать, моля богов либо прекратить эти мучения, либо поскорей забрать мою жизнь.
На самом краю сознания послышался какой-то шорох, и мне за шиворот посыпалась пыль и труха.
— Ты как там, Джонни? — в полуобморочном состоянии я все же узнал шепот Сета Кипмана. — Ты только продержись до утра, Джонни. Мы тебя обязательно вытащим!
Ответить я не мог и только громко завыл в ответ, не в силах больше терпеть мучений. Мне захотелось впиться в предплечье зубами, чтобы как попавший в капкан волк, отгрызть ненавистную конечность и вырваться из ловушки, сотканной из одуряющей боли, тошноты и отчаянья.
Мои зубы громко лязгнули в темноте, промахнувшись, на лбу выступила холодная испарина, и, спустя удар сердца, я провалился в спасительную чернильную мглу.
Разбудил меня солнечный луч, просочившийся сквозь щель между досками. Я зажмурился, и громко застонал, чувствуя, как что-то трещит и пульсирует у меня в затылке.
Помещение, в котором я был заперт, оказалось крошечным. До низкого потолка можно было достать рукой, не вставая с пола. Мои плечи упирались в противоположные стенки, а колени в стену напротив. Я попытался распрямить затекшие ноги и тут же зашипел, когда тысяча красных муравьев вонзила жвала мне в позвоночник.
Осторожно осмотрев правую руку, которую в темноте терзали невидимые клыки, я не нашел на ней никаких следов и повреждений. Все это было очень странно. Не могло же это все мне почудиться!
Со стоном повернувшись на бок, я прижался лицом к узкой щели и выглянул из темницы наружу.
Так и есть! Меня заперли в ящике для канатов! Часто моргая, и смахивая с ресниц паутину, я уставился на заросшее ракушками днище шлюпки, подвешенной поодаль на канатах, и на худого матроса, в запачканных угольной пылью штанах.
Матрос внезапно вскинул голову, кого-то разглядывая, и его лицо, битое оспой, мгновенно побледнело как полотно. Бормоча себе под нос какие-то замысловатые ругательства, он поспешил ретироваться, позабыв у фальшборта даже свои ведра с углем.
У меня над головой загремел железный засов, и крышка ящика откинулась, затопив сумрачное узилище потоками слепящего света.
— Это ты, Сет? — спросил я с облегчением, заслоняя глаза от света, и пытаясь разглядеть лицо спасителя сквозь щель между пальцами.
В ответ послышалось какое-то бульканье, кашель и жуткое хихиканье. Я убрал руку от глаз, и, щурясь от яркого света, уставился на нависшее надо мной лицо, окруженное золотистым ореолом.
Сердце у меня в груди ударило последний раз и остановилось, стиснутое холодными пальцами ужаса, взметнувшегося из самых потаенных глубин сознания.
— Будь я проклят, — прошептал я, и заскреб пальцами по пустым ножнам, все еще висящим на поясе.
Тонкие губы, на красивом лице, с правильными аристократичными чертами, дрогнули, и расползлись в идиотской ухмылке. По твердому волевому подбородку потекла слюна и закапала мне на грудь.
Я скользнул взглядом по уродливой ране, на шее незваного гостя, которая была кое-как заштопана грубой черной ниткой, и из краев которой сочилась черная сукровица.