- Тогда я не знаю, чем тебе помочь! - сказала Ксения, выбрасывая в урну перед входом в театр Станиславского и Немировича-Данченко обертку от мороженного. Она облизала пальцы, и посмотрела на меня, определенно думая, когда попросить добавки.
- Но ведь Анастасия должна где-то выступать! Балерину, как никого другого, ноги кормят! - задумчиво произнес я, скорее для себя, чем продолжая разговор с Ксенией.
Племянница собралась сказать что-то в ответ, но осеклась, и стала рассматривать театральную афишу перед нами.
- Что это с тобой, Ксения? Снизошло озарение, как выиграть в лотерею? - спросил я, глядя на рекламу розыгрыша билетов в самом низу.
Однако Ксения неопределенно улыбнулась, и рукой показала на балерину по центру афиши:
- А разве это не твоя Настя? Или я чего путаю?
Я скептически вздохнул, и вынужденно бросил взгляд. И... признал, что прима поразительно похожа на Настю. Сердце у меня забилось необычайно, однако для уверенности нужна была фамилия артистки, а такой информации не было. Имелось лишь название независимой балетной студии и дневного спектакля, который сегодня уже состоялся.
- Пойду, пожалуй, узнаю подробности. Кто танцевал, с кем танцевал, и все такое, - сказал я, направляясь к служебному входу.
- Кто ж тебя пустит? - удивилась Ксения, стоя на месте.
- На крыше театра есть наша антенна, я ее обслуживаю, так что...
- Я тебя ждать не буду, у меня появилась работа! - деловито сказала Ксения, читая на экране телефона поступившее сообщение.
- Созвонимся! - крикнул я, и попрощался с Ксенией взмахом руки.
ГЛАВА 144.
Мне удалось пройти в основной зал, где после ухода зрителей происходило небольшое совещание - репетиция. Оно было посвящено разбору ошибок, совершенных маленькими балеринами. Ученицы балетных школ, принимавших участие в спектакле, стояли на сцене в вольных позах. А несколько преподавательниц, срывая голос, пытались донести до их сведения то, что обязательно должен знать каждый начинающий артист. Я уселся в ряду, где уже сидели мамы и бабушки учениц, и принялся смотреть по сторонам, думая, у кого бы выпросить программку прошедшего спектакля.
Неожиданно в зале появилась Настя. Шурша своей роскошной шубой, она подошла к одной из преподавательниц, и завела разговор. Я безумно обрадовался, что Настя жива, и в добром здравии. И что у меня есть шанс поговорить с ней. Я поднялся, и занял удобную позицию на выходе из партера. Где, продолжая смотреть на сцену, заметил, что одна из девочек-снежинок возле занавеса, желая привлечь внимание Насти, делает незаметные жесты, и умоляюще артикулирует губами единственное слово - "мама, мама!".
Неужели это и есть моя дочь? Сильно волнуясь, я стал наблюдать за реакцией Насти. Но она, даже не глянув на девочку, закончила свой разговор, развернулась, и пошла между рядами.
Насте невозможно было пройти мимо меня, не заметив. И я с надеждой ждал, когда она, встретившись со мною взглядом, покажет эмоции, которые всегда проявлялись у нее при наших встречах.
Однако произошло совсем не то, на что я рассчитывал. Настя посмотрела на меня, лишь подойдя вплотную, поскольку я намеренно преграждал ей дорогу. Но вместо горячего проявления чувств, она неопределенно коснулась моего плеча рукой. То ли приветствуя, то ли предлагая немного посторонится. От ее прикосновения я неожиданно ощутил озноб, который списал на душевное смятение. А Настя обошла меня и продолжила идти, как ни в чем не бывало. Я постоял немного в полной растерянности, и последовал за ней.
Так мы и шли - она чуть впереди, а я позади нее, до Бережковского моста, и далее уже по набережной. Я понял, куда Настя направляется: в квартиру, где она жила, будучи начинающей балериной.
На нашем пути через каждые 15 метров стояли солдаты внутренних войск. После вопроса о документах они задерживали редких прохожих, и "определяли" их в полицейские автобусы без окон. Это была новая московская реальность, но я имел при себе паспорт с пропиской, и знал, что меня, остановив, сразу отпустят.
Мне следовало переживать только по поводу Насти, что я и делал. Ее, как приезжую, обязательно должны были доставить в отделение полиции. Мне хотелось защитить Настю, выступив ее поручителем. Однако такая возможность никак не представлялась.
Неожиданно я заметил необыкновенное количество дронов над нашими головами. А так же то, что от Насти как бы исходит некая "темная" энергия. Воздух вокруг нее был явно холоднее, чем в окружающем нас пространстве, что невозможно было объяснить природными причинами. При попытке сфокусировать на Насте взгляд, общий контур ее фигуры становился расплывчатым. Солдаты с опаской посматривали на нее, и предпочитали делать вид, что не замечают. Их поведение вызывало у меня смятение. Однако мысленно я видел прежнюю Настю, которая улыбалась мне, и даже что-то ласково говорила. Я продолжал идти за ней, не в силах различить, где воображаемое, а где настоящее.
Вдруг Настя резко изменила направление движения. Она подошла к гранитному парапету, и, облокотившись на него, принялась смотреть на реку. Я понял это как приглашение к разговору. Я подошел, и встал рядом с ней. Мы помолчали с минуту, но не вместе, а по отдельности, Смотрели на то, как плывет теплоход в очищенном ото льда фарватере. Я не выдержал, и взял Настину руку в перчатке. Она повернула ко мне лицо, и я в чувственном порыве дотронулся до ее щеки губами.
- У тебя мое сердце, помнишь? - спросил я шепотом, так, как спрашивал еще совсем недавно, и получал ожидаемый ответ.
Только теперь Настя наморщила лоб, и с недоумением посмотрела на меня. Ее кольцо на моем мизинце сверкнуло в лучах выглянувшего солнца, словно пытаясь напомнить ей о нашей любви лучше моих слов. Настя безразлично скользнула по нему взглядом, а затем опять повернулась к реке. Было такое впечатление, что она не узнала меня, или узнала, но спит наяву. Впрочем, свою руку Настя у меня не отняла, а, наоборот, сжала так сильно, что лишила меня возможности изменить местоположение.