К сожалению, когда спустя неделю я дозвонился до детдома и попросил позвать к телефону Марию Ивановну, снявшая трубку нянечка, вспомнив меня, огорченным голосом сообщила, что моя просьба невыполнима. Марья Ивановна узнала о врачах, которые могут излечить ее, и перебралась на постоянное жительство ближе к ним, куда-то в Калужскую Область. Я расплакался и дал отбой. Потеря надежды увидеться с доброй Марьей Ивановной стало для меня большим ударом.
ГЛАВА 31.
Постепенно некоторое неприятие Марины Юрьевны и настороженное отношение к ее словам сошли на "нет". Я увидел ее одиночество, чуть ли не физически ощутил ту невидимую границу, которая отделяла ее от мужа и его детей. Понял, насколько трудно ей скрывать за непроницаемой улыбкой свои истинные чувства, и нести взятые на себя жизненные обязательства.
Девочкам Марина Юрьевна наняла самых лучших репетиров по дисциплинам, необходимым будущему артисту, и не скупилась водить их на приезжающих в Москву "звезд" классического танца. Конечно же, сестры ходили в балетную школу Большого, и непременно участвовали во всех "отчетных" спектаклях, где их мог взять на заметку педагог, работающий с уже взрослыми балеринами. Поэтому распорядок дня у девочек был расписан с точность не минуты - секунды, и за его соблюдением постоянно наблюдало бдительное око Марины Юрьевны. За что падчерицы обидно прозвали ее "коброй очкастой".
Трудно сказать, что Марина Юрьевна хотела от них добиться. Чтобы они осуществили мечты ее молодости, и поднялись на вершину, которою ей не удалось взять? Или просто дать им шанс стать профессионалами? Пусть и не широко известными, но крепко стоящими на ногах, и имеющих возможность хорошо зарабатывать?
Наверное, Марина Юрьевна и сама не знала, какую цель преследует. Она родилась с желанием быть во всем лучшей, и не подозревала, что есть люди, которые этого не хотят. К примеру, тот же отец девочек, Игорь Витальевич, который всегда безвольно плыл по течению!
Естественно, стоило мне появиться в сфере ответственности Марины Юрьевны, я тут же был подключен ко всем мыслимым и немыслимым "артистическим" образовательным программам (за исключением балета, для него я был уже староват, и Марина Юрьевна отдала меня на биатлон, отказав в боксе, на который я хотел попасть еще с детдома).
Для изнеженного городского ребенка подобная нагрузка, свалившаяся как снег на голову, показалась бы чересчур большой, и, пожалуй, невыполнимой. Но я взялся за все с удовольствием, и, практически, с первого дня. Мне нравилось быть в гуще событий и среди сверстников, с которыми я быстро находил общий язык и хорошо дружил, несмотря на то, что, как верно заметила Валерия Ким, имел склонность к меланхолии.
Тем более что Марина Юрьевна, заметив у меня тягу к технике, за выполнение заданных учителями заданий и хорошее поведение, делала подарки, от которых я был в полном восторге: радиотехнические конструкторы и наборы, позволяющие собирать роботов. Я мог не смотреть телевизор неделю, отказаться от сладкого торта, но не иметь возможности собрать очередного робота - одно из самых тяжких наказаний, что мне довелось терпеть.
Потихоньку я начал уважать Марину Юрьевну и относится к ней гораздо лучше, чем девочки, которые не хотели признаваться, что взваленная на них нагрузка слишком тяжела им, и что они, хоть и справляются с ней физически, но из-за хорошо скрываемой лени, не хотят выполнять. Сестры обвиняли Марину Юрьевну во всем. Преподаватель перенес занятия - Марина Юрьевна вовремя не согласовала, получили плохую оценку - мачеха, она и есть мачеха, не слишком внимательна к ним, не помогла с домашним заданием.
Я был мал, чтобы верно оценить ситуацию в семье, но мне Марину Юрьевну, (которую я называл "тетей Мариной"), было очень жаль. Ее стараний никто не желал замечать, даже материальный достаток, достигнутый ею ради нас, считался сам собою разумеющимся. А из-за него она "балансировала на грани": у нее постоянно случались неприятности, то с "партнерами по бизнесу", то с алчущими получить взятку правоохранительными органами.
Однажды тетя Марина пришла после работы с гипертоническим кризисом и сильным носовым кровотечением (она утверждала, что по причине таких, необъяснимых с медицинской точки зрения, приступов, ушла из балерин), и буквально упала в своей комнате на кровать. Обычно в таком состоянии ее никто не беспокоил: девочки тихо радовались, что она не заставляет их куда-либо идти, а Игорь Витальевич убегал к "лучшим друзьям" в соседний двор, где позволял себе парочку "лишних" стаканчиков.
Но тогда, слушая установившуюся в квартире тишину, я почувствовал сильное беспокойство за тетю Марину. Такое случилось со мной впервые, и, кстати, после того случая я перестал сомневаться, что мы родственники, и что это она присылала мне подарки на день рождения. Позже, вспоминая, я назвал это беспокойство "зовом крови".
А в тот момент я очень захотел, чтобы тете стало лучше, и она перестала страдать. Чтобы мы снова услышали в квартире ее бодрый голос, устраивающий нам очередной "нагоняй". Я собрал все конфеты, что имел, однако, вспомнив, что тетя бережет фигуру и никогда не ест сладкого, отложил их в сторону.
После чего, подумав с минуту, не придумал ничего лучшего, кроме как принести своего любимого робота (довольно уродливого снаружи, но технически продвинутого внутри), в комнату тети, и положить его на подушку, рядом с ее головой.
Когда я нажал кнопку на пульте управления, робот Кузя поморгал своим маленьким пиксельным экраном, изобразил смешную улыбку, и произнес единственное слово, что умел: "привет!". А я погладил Марине Юрьевне белые, словно лишенные жизни, пальцы, и как можно мягче сказал:
- Тетя Марина, не болей, я тебе Кузю принес. Робот умный, он тебя вылечит!
Вполне заурядная фраза вызвала у Марины Юрьевны необычную для нее реакцию: она вдруг, не открывая глаз, обняла меня и заплакала. Я понял, насколько сильно тетя страдает от одиночества, и что мой поступок доставил ей настоящую радость.