Следующая причина, заставившая девочек пересмотреть наши отношения, оказалась довольно неожиданной. Они вдруг заметили, что старшие девочки, пользующиеся в школе определенным авторитетом, общаться с которыми было престижно (все-таки Москва, школа в центре, дети делились на детей "простых" и не "не простых" родителей) включили сестер в свой круг общения. Стали приглашать на дни рождения, или просто провести время вместе. Но... при условии, что сестры придут со мной.
Кличка "красавчик", так раздражающая меня в детдоме, и, естественно, о которой я предпочитал не распространяться, почему-то опять, применительно ко мне, возникла на новом месте жительства. Я был на год старше Татьяны, на два года старше Нины, но ровесником тем девочкам, что хотели меня видеть. И сестрам периодически приходилось просить меня об одолжении: чтобы я пошел с ними туда, куда им очень хотелось попасть.
По доброте душевной я соглашался, поскольку считал сестер такими же сиротами, как и я, которые в отсутствии полноценной семьи нуждаются в мелких радостях жизни. Хотя, пресыщенность московских детей из "высшего света" вызывала у меня отвращение. Я на этих званых мероприятиях, до которых девочки были так охочи, лишь улыбался, боясь сказать лишнего и испортить праздник.
Гораздо свободнее я чувствовал себя у Кимов, где, как и договорились взрослые, проводил каникулы. Причем постепенно Марина Юрьевна стала доверять Кимам, а те тете, и до такой степени, что простили ей даже мужа - алкоголика. В результате летом дачу Кимов посещали сестры, а зимой Валерия, приезжая в Москву за врачебной консультацией, ночевала в нашей квартире.
Идиллию тех лет нарушил лишь несчастный случай, как-то произошедший со мной на ферме. Нина раззадорила меня прыгнуть в речку с высокого дерева, а не с берега, как это делали все. Поскольку мне самому хотелось показать себя перед деревенскими ребятами, я прыгнул. Вышло красиво, но под водой я ударился о корягу и сломал руку. Хорошо еще, что с нами был Миша, самый старший из нас. Он нырнул за мной и спас от верной смерти: от болевого шока я не мог сам всплыть на поверхность.
Сломанная рука создала мне неодолимое препятствие, как на спортивной стезе, так и на пути овладения музыкальными инструментами. Марина Юрьевна вынуждена была оставить мне репетиторов только по вокалу и сценическому мастерству, чему я только обрадовался. У меня появилась возможность факультативно посещать занятия по информатике и записаться в радиотехнический кружок.
ГЛАВА 34.
Возвращаясь в воспоминаниях к Игорю Витальевичу, следует сказать, что он был самым образованным человеком из всех, что мне приходилось встречать, и полностью оправдывал звание сына выдающихся родителей. Его речь удивляла с первых слов: в быту он говорил этаким литературно - "московским" говорком, с большим количеством иностранных слов. Вряд ли учителей у него было больше, чем у нас. Но генетическая предрасположенность к гениальности дала ему то, что на " квадратный дециметр мозга" он впитал гораздо больше информации, чем, к примеру, я. Мальчиком мне казалось, что дядя Игорь знает абсолютно все, и даже, кое-что из того, до чего наука еще не додумалась.
Однако, при всем при этом, Игорь Витальевич не хотел взрослеть. Родись он позже, скорей всего, был бы болен виртуальной реальностью, и, принимая стимуляторы, сутками напролет "висел" в интернете, играя во все онлайн ќ- игры подряд. Но неудачники его поколения выбирали алкоголизм. Не как физическую зависимость, а как норму жизни, освобождающую дух от тяжких оков плоти и позволяющую вести трансцендентальное созерцание человеческого бытия.
То, что Игорь Витальевич не настоящий алкоголик, а человек, использующий алкоголизм, чтобы уйти от "правды жизни", можно было догадаться, наблюдая за его суточным графиком. В первую половину дня и в рабочее время (которое заканчивалось на последнем спектакле) Игорь Витальевич пить категорически отказывался. И очень обижался на тех, кто ему предлагал. Более того, он мог искренне пообещать жене, что после работы сделает что-нибудь полезное, например, навестит больного товарища, или сходит за покупками в магазин.
Но стоило Игорю Витальевичу выйти с работы, он тут же находил и немедленно употреблял. Пусть немного, но достаточно, чтобы пьяным бродить с дружками неизвестно где, и далеко за полночь. А попадая в квартиру, отравлять своим дыханием воздух так, что нам, детям, спать подчас не представлялось возможным.
Впрочем, все было не так уж и плохо, если учесть его отказ от спиртного в общие с Мариной Юрьевной выходные, а так же во время их совместного отпуска. Если Игорь Витальевич постоянно находился в поле зрения жены, он не пил. Были ли у них супружеские отношения? Трудно сказать, но, посещая летом дачу Кимов, они выглядели гармонично. Не отказывали себе в удовольствии сходить в лес за грибами, где весело шутили и оказывали друг другу любезности, говорящие о том, что их приязненные чувства находятся на высоте.
Я тоже любил трезвого Игоря Витальевича. Он был добр и приятен в общении, помогал делать уроки, с удовольствием играл в шахматы (причем я ни разу у него не выиграл, хотя иногда "обставлял" разрядников).
В первый год нашего знакомства я не мог понять, почему Игорь Витальевич молчит о своей первой жене и родителях. А потом до меня дошло: они странным образом ассоциируются у Игоря Витальевича не с квартирой, где мы жили, а с определенными местами "старой" Москвы. Если он хотел рассказать девочкам о матери, или о дедушке с бабушкой, он отправлялся гулять с нами по центру города, и рассказывал нам страницы из истории столицы. Именно от Игоря Витальевича я услышал много того, о чем не принято писать в книгах. Например, подробное изложение так называемых "городских легенд". Особенно меня поразили истории Игоря Витальевича о Кремле и его обитателях. Игорь Витальевич умел вести повествование так, словно был знаком с правителями России, и лично присутствовал при многих событиях.
Но, даже если и сильно выпивши, он не представлял опасности. Вел себя тихо, никогда не скандалил, только смущенно улыбался и терпел все упреки в свой адрес, причем неважно, от кого они исходили. Иногда просил прощения у соседских собак, сильно лаявших за дверью по мере того, как он поднимался по лестнице, шатаясь и спотыкаясь.
Хотя, был один нехороший случай, сильно врезавшийся мне в память. Как-то Игорь Витальевич загулял до рассвета, а, вернувшись, сообщил, что продал часть квартиры. Потому что ему не на что было выпить, а его новым знакомым негде жить. От такой новости у Марины Юрьевны, готовившей на кухне завтрак, отнялись ноги. Она рухнула на стул и упавшим голосом спросила, где он нашел нотариуса ночью.