- Нотариуса? - растерянно переспросил Игорь Витальевич, и в этот момент в дверь позвонили. Марина Юрьевна нашла в себе силы подняться и открыть. Она увидела двух бомжей с грязным листом бумаги, на котором был рукописный текст, завершающийся жирной и отчетливой подписью Игоря Витальевича. На наше счастье, опустившиеся граждане находились в состоянии не лучшем, чем сам Игорь Витальевич, написавший купчую, и, мало соображая, что держат в руках, согласились отдать бумагу хозяйке за три "косаря".
Конечно, прецедент исключительный, но, как мне кажется, спровоцированный самой Мариной Юрьевной. Как выяснилось, у тети есть страшный секрет, который она ото всех скрывает (и гораздо тщательнее, чем пьянство мужа).
Марина Юрьевна имела привычку пропадать на пару - тройку дней, всегда неожиданно, и как мне кажется, даже для нее самой. Я сделал такой вывод, заметив, что тетя всякий раз оформляет больничный лист не до дня своей пропажи, а после, задним числом. У Марины Юрьевны для этого имелся врач, который за хорошую мзду "прикрывал" ее.
Причем вначале тетя пропадала редко, но затем, по мере моего взросления, стала это делать все чаще.
ГЛАВА 35.
А впервые при мне, это случилось так: как-то выйдя к завтраку, я увидел на кухне не привычный для нас, аккуратно накрытый стол с овсянкой и яичницей, а всего лишь несколько вазочек со сладостями. Ими (о, ужас!) беспорядочно набивали живот сестры, которые, к тому же, пришли на трапезу в спальных пижамах. А ведь тетя такое поведение считала безобразным, и категорически запрещала! Я громко позвал Марину Юрьевну, желая узнать у нее, что у нас произошло. Но в ответ услышал лишь звук разбившейся бутылки. Та упала с дивана, на котором этой ночью почивал пьяный Игорь Витальевич. Бутылка оказалось второй неожиданностью за утро: до этого я не видел, чтобы Игорь Витальевич приносил спиртное домой.
Крайне взволнованный, я подошел к комнате Марины Юрьевны и постучал. К сожалению, разрешения войти не последовало. Но я все-таки открыл дверь и осмотрелся. Тетю, либо намека на то, что она спала в своей кровати, я не заметил. Хотя вечером Марина Юрьевна пришла с работы в обычное время. Поскольку она (в отличие от мужа), не имела "полуночных" друзей и привычки пьянствовать с ними, я почувствовал сильное беспокойство.
Я еще не знал, что тема исчезновений Марины Юрьевны не подлежит обсуждению, и обратился с вопросами к Игорю Витальевичу. Он уже успел занять вертикальное положение и немного привести себя в порядок. Игорь Витальевич неопределенно похлопал меня по плечу и отправился на Бережковскую набережную, где имел привычку "проветриваться" перед работой в театре. Я проводил его недоуменным взглядом, и попытался узнать, хоть что-нибудь, у девочек.
Они одарили меня ехидными улыбками (воспользовались моментом, чтобы продемонстрировать презрительное отношение к Жарковым), а затем заперлись в своей комнате. Чем довели до моего сведения, что "заболели", и сегодня в школу не пойдут. Как будто посещение занятий было необходимо не им, а мне, или тете.
Я понял, что Вавиловы не считают нужным переживать по поводу исчезновения Марины Юрьевны, и решил подождать развития событий. Отправился в школу, где на протяжении дня старался не показывать окружающим свою тревогу.
И только поздним вечером, уступая моим настойчивым расспросам, девочки промямлили нечто невразумительное. Будто тете Марине срочно понадобилось кратковременное пребывание в "женском" стационаре. Я не поверил сестрам, их слова выглядели предположением. Если Марине Юрьевне понадобилась срочная госпитализация, то почему она не оставила записку с указаниями на все случаи жизни? Это было в ее духе, тетя "просто так" не покинула бы нас!
Я вновь обратился к Игорю Витальевичу. Он довольно резко сказал, что мне следует поинтересоваться у Марины Юрьевны, когда она вернется, где она была, и если я получу ответ, какой бы он не был, поделится с ним. После чего, громко хлопнув входной дверью, ушел во двор, пить с друзьями. Только сегодня, по его мнению, имея на это "полное право".
Я прошелся взглядом по нашей, так быстро ставшей грязной, квартире. Расстроился, тяжко вздохнул, и отправился в свою комнату: в тот день задали много уроков. К сожалению, сосредоточиться у меня не получилось. Посидев над тетрадями с час, я лег на кровать и предался грустным мыслям. Как ни странно, я больше переживал за сестер, поскольку, в случае чего, всегда имел возможность уехать к Кимам. А вот девочки, с их странным отношением к жизни и безответственным отцом, в отсутствии тети выглядели уязвимыми.
Постепенно мои переживания сменились сном.
А утром меня разбудил голос Марины Юрьевны. Она возмущалась, что в ее отсутствие мы устроили "полный бардак". Не передать, как я обрадовался тете. Пулей выскочил из своей комнаты, желая скорее ее увидеть. Марина Юрьевна стояла в гостиной с мокрой тряпкой в руках, и пыталась сообразить, с чего ей начинать уборку. Выглядела она вполне здоровой, хотя под глазами у нее были темные круги, а взгляд неестественно "горел".
Видимо Игорь Витальевич уже рассказал ей, насколько сильно я нервничал в ее отсутствие. Потому что она, когда я подошел, обняла меня, как родного сына, и срывающимся голосом произнесла:
- Придет время, ты узнаешь правду не только обо мне, но и, обо всех Жарковых. А пока рано, не лишай себя детства!
Я понял, что она так извиняется, и просит меня забыть об инциденте. Тетя редко выражала свою любовь ко мне, обычно вела себя сухо, и я, расчувствовавшись, отошел от нее со слезами на глазах. Главным в тот момент для меня было то, что она вернулась, и наша жизнь не изменится в худшую сторону.
Однако после вторичного исчезновения тети Марины у меня возникло устойчивое желание узнать правду. И я задумал сделать это самостоятельно, без расспросов, которые так нервировали других членов семьи.
Я принял во внимание, что большей частью Марина Юрьевна исчезала перед новым годом. Поэтому, предчувствуя это событие, я начинал по ночам караулить, желая хоть что-нибудь услышать или увидеть. Но то ли бороться со сном у меня получалось плохо, то ли тетя двигалась удивительно бесшумно, да только выходило так, что утром ее не было, а я был в неведении, как такое случилось.