— Прости меня. Я даже не дала тебе ни малейшей возможности высказаться, но потом я просто умирала от желания узнать…
— Почему, черт возьми, ты не дала мне возможности все объяснить тебе уже на следующий день? — спросил он. — Я не совсем представлял себе, как я мог бы это сделать, не вызвав бурю твоего гнева, но я все-таки надеялся, что найду способ объясниться. И потом эти твои идиотские штучки, что ты, якобы, ничего не помнишь…
Кейт облизнула губы.
— А ты помнишь тот телефонный разговор с Эндрю?
— Ты хочешь сказать, что водила бедного парня за нос?
— Нет. Это был вообще не Эндрю. Звонил какой-то мужчина, чтобы спросить, есть ли в продаже кувшины для вина, и я…
Роберт смотрел на нее с недоумением, а потом разразился гомерическим смехом.
— Ну, Кейт, ты даешь — с тобой не соскучишься! А этот несчастный, наверное, подумал, что он сходит с ума!
— Нет, он подумал, что это я — не в себе.
— Так, значит, весь этот цирк насчет поездки с молодым Барретом был выстрелом из тяжелых зенитных орудий по бедному Роберту?
— Да, на самом деле я собиралась ехать в один небольшой магазинчик возле Национального парка, чтобы сдать для продажи несколько керамических кувшинов Луизы.
— Но почему ты сразу не сказала об этом? — в его голосе проскользнуло раздражение, хотя он продолжал нежно прижимать ее к себе и его руки ласкали ее плечи.
— Все мой несносный характер! Если это тебя хоть как-нибудь утешит, то знай, что позже я приняла решение увидеть тебя и объясниться. Но, когда я приехала повидать тебя, неожиданно появилась Соня Марсден…
— Ох, эта Соня! — Роберт издал глубокий вздох. — Да, она действительно появилась в самый неподходящий момент. Ей вообще свойственно появляться не вовремя.
— И она сказала… — Кейт запнулась. — У меня сложилось впечатление, что ты и она — что у вас близкие отношения…
— И я не предпринимал никаких усилий, чтобы рассеять сложившееся у тебя впечатление. Иногда бывали моменты, когда я вообще не хотел о тебе ничего слышать, и поэтому редкие вспышки твоей ревности в отношении Сони, которые я замечал иногда, меня очень обнадеживали и ободряли. В тот день, когда она вошла в эту комнату, ты подумала совсем не то, что было на самом деле. Она никогда не оставалась здесь на ночь. Ее отец — очень важный для меня клиент, поэтому я несколько раз приглашал ее пойти со мной на некоторые приемы — после этого она стала заходить ко мне в галерею — иногда одна, иногда с приятелями и знакомыми. Наши отношения не могли закончиться ничем серьезным, и она это знала.
Кейт вспомнила мужчину, который сегодня обнимал Соню за талию.
— Она нашла себе кого-то другого?
— Да. — Он снова склонился к ее губам, и она почувствовала, как его язык приятно щекочет ее губы, пытаясь приоткрыть их. — Я сегодня вечером пришел в твою галерею один, — прошептал он, — чтобы еще раз попробовать достучаться до тебя…
— Но ты был так сердит — из-за этой истории с Б. Рэнсомом.
Он еще сильнее прижал ее к себе и засмеялся.
— Таинственный Б. Рэнсом! — На одно мгновение он стал совсем серьезным. — А у тебя талант, Кейт. Ты тоже тщеславна?
Его предыдущая любовь — Диана — была, видимо, очень тщеславна. Кейт почувствовала острую зависть к этой женщине, которую он любил, а потом испытала к ней благодарность за то, что она покинула его.
— Очень, — засмеялась она. — Я хочу удостоиться Первой премии, которую бы присудил мне известный критик Роберт Бомон.
В его ответной улыбке сквозило явное облегчение, и Кейт поняла, что она дала как раз такой ответ, какой ему был нужен.
— В конце концов… осталась только одна вещь, которая требует разъяснения, — вдруг сказала Кейт. — Почему ты написал нам такое резкое, грубое письмо относительно вывески?
Он издал едва слышный стон.
— Проклятая вывеска! Боже мой! Как я сожалел об этом письме. Я тогда только что вернулся из-за границы, и у меня было море всяких дел. Однажды Бен Стрикленд начал говорить мне об этой вывеске и рассказал еще что-то о вашем доме и галерее, отчего у меня создалось впечатление, что у меня под боком возникло еще одно заведение сомнительного достоинства — вроде того, которое уже существовало в Линдейле — дешевая лавка, где получали быстрые деньги, продавая штампованные импортные поделки — копии, которые были сделаны так искусно, что выглядели, как оригиналы. Мне очень жаль признаваться в этом, но в тот день, когда я отправился в вашу галерею и купил там картину Баррета, я не дал себе труда оглядеться повнимательнее.
— Но почему Бен Стрикленд позволил себе говорить о нас такие вещи? Ведь он ни разу даже не разговаривал с нами!