За второй группой следовала третья. Еще маневр - и снова атака, опять на флагманский самолет. Фашист, избегая тарана, резко развернул свою машину и наскочил на идущий слева свой самолет. Столкнувшись, оба они начали разваливаться в воздухе. Остальные, сбросив бомбы, стали уходить.
- Благодарю за работу, - прозвучал в наушниках голос командующего.
…Чувствовалась усталость, в горле пересохло настолько, что невозможно было разговаривать. Зарулив на стоянку, узнаю, что Орлов сбил «мессершмитт» и, пристроившись к другой паре, провел еще два воздушных боя.
Мой самолет нуждался в небольшом ремонте: надо было заделать пробоины и заменить разорванный правый бензиновый бак. На эту операцию потребовалось около получаса - время, достаточное, чтобы немного отдохнуть и разобрать вылет.
Поразмыслив, прихожу к выводу, что на этот раз решение было принято неудачно. Я распылил силы, дрались по одному. Спасла только техника пилотирования - главный фактор в сочетании огня и маневра в воздушном бою. Но для того чтобы умело использовать индивидуальную технику пилотирования в групповом бою, необходима хорошая групповая слетанность, позволяющая истребителям наносить мощный групповой удар по врагу. От умелого взаимодействия между отдельными самолетами, парами и звеньями внутри самой группы зависит боеспособность эскадрильи и части в целом. Поэтому лучше было бы главную цель атаковать всеми силами. Такой целью был корректировщик, дававший поправки артиллеристам противника при обстреле наших позиций. [290]
Таким образом, неправильно наметив главный удар, я принял и не совсем верное решение. В сложившейся обстановке, когда основными целями были бомбардировщики противника, не следовало связываться с «мессершмиттами». Подробно разобрав полет и уяснив все его положительные и отрицательные стороны, мы снова были готовы к вылету.
Из- за капонира вдруг показался парторг полка капитан Константинов. Он шел между кустами, по узенькой свежепротоптанной тропинке.
- А где Яша, товарищ капитан?
По лицу парторга можно было догадаться, что он принес неприятную весть. Его доброе лицо было мрачным. Все как-то притихли, чуя неладное.
- Нет, брат, твоего друга, - сказал Константинов.
На рассвете нашли его самолет. Варшавский сел смертельно раненным: пуля попала в грудь навылет. Когда к нему подбежали и открыли фонарь, он смог лишь повернуть голову и сказать: «Командира не послушал», - и тут же в кабине умер.
Привезли его записную книжку и дневник.
Константинов протянул мне потрепанный блокнотик.
«Сегодня меня назначили старшим летчиком, но у меня нет ведомого. Буду по-прежнему летать в паре с командиром. Да это и лучше. По всему видно, что ожидаются сильные бои, а я еще по-настоящему, можно сказать, не дрался - есть возможность поучиться», - писал Варшавский, видимо сидя в кабине на дежурстве, перед своим последним вылетом.
Тяжело переживали летчики гибель боевого товарища. Болью сжималось сердце. Вспомнились наши совместные вылеты, проведенные бои. И вместе с тем необходимо было обратить внимание летчиков на ошибку, стоившую жизни.
- Запомните раз и навсегда: если командир подает команду «За мной», то иди и не думай заниматься каким-либо изобретательством. Надо понимать, что ведущему некогда рассказывать в бою, почему он пошел или не пошел в атаку. Опытный и грамотный в тактическом отношении летчик поймет каждый маневр командира и без команды, но даже если и не поймет, не отступит ни на шаг от приказания, - объяснял я летчикам. [291]
На аэродроме непрерывно слышались пулеметные очереди, рев надрывающихся авиационных моторов, короткие разрывы бомб и неугомонный грохот артиллерийских залпов.
Красный диск солнца еле просматривался сквозь дым и пыль.
…Взвилась сигнальная ракета, возвещая вылет очередной четверки. Веду звено в район Бутово - Раково - Стрелецкое. В воздухе тучи дыма и пыли, на земле красное пламя пожаров: горят танки, самолеты, горит все, кажется, горит сама земля. Кое-где видны разрывы зенитных снарядов, и по их цвету можно угадать, какие самолеты находятся под обстрелом: разрывы наших снарядов образуют синий дымок, а врага - черный.
Фашистам удалось вклиниться в нашу оборону. Снаряды рвали воздух, землю, машины. В груду обломков превращались железо и сталь, но советский воин стоял. Он верил в победу и победил. [292]
Дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации В. Д. Лавриненков. За тебя, советская Родина!
Жизнь!…
Каждый наш день насыщен событиями, которые врезаются в память, накладывают отпечаток на характер человека, определяют его отношение к окружающему, ставят вопросы, требуют ответа. Из повседневных событий и складывается жизнь человека.
Память придирчиво регистрирует их, и в определенные моменты из общего наслоения фактов вдруг вырывается какой-то один, особенно нужный в данный момент, и воскрешает все, что связано с ним.
Жизнь советского человека - это частица жизни нашего общества. И эта взаимная связь личного с общественным помогает советским людям преодолевать трудности, совершать подвиги. У советских людей личное, как правило, подчиняется общественному, и на этой основе рождается патриотизм, возникают те духовные силы, которые позволяют выполнить до конца свой долг перед Родиной.
Любовь к Родине! Она проверяется ежедневно, ежечасно, в обычных будничных делах и в моменты наиболее суровых испытаний. Об одном из тяжелых испытаний мне и хочется рассказать.
То, о чем я вспоминаю, относится ко времени, когда наш народ вел один на один борьбу с вероломными немецко-фашистскими захватчиками, отстаивая великие завоевания Октября.
…10 августа 1943 года наш истребительный авиационный полк перебазировался с фронта в тыл. Предстояло [293] пополниться летным составом, привести в порядок материальную часть, получить новые машины. Мы обосновались в районе Новошахтинска Ростовской области.
В то время Советская Армия готовила мощный прорыв вражеской обороны на юге Украины (линия фронта проходила по реке Миус).
Израненная, растерзанная гитлеровскими полчищами лежала украинская земля. Сухой ковыль, опаленный солнцем, почти неподвижно стоял в степи… Сколько тысяч гектаров таких степных пустырей проплывало каждый день под крыльями самолета! Но там, в боевых буднях, не всегда отчетливо представлялось запустение, которое царило на недавно цветущей и плодородной земле. А здесь, на отдыхе, эти мысли назойливо лезли в голову, и чем больше думал и рассуждал, тем больше злости и ненависти накапливалось к лютому врагу, тем скорее хотелось подняться в родное небо и бить фашистских стервятников.
К этому времени на моем боевом счету было 26 сбитых самолетов лично и 11 - в групповых боях. Высокое звание Героя Советского Союза, присвоенное мне в мае того же года, обязывало к новым победам.
23 августа в середине дня меня вызвали на КП. Командир полка передал приказание командарма генерала Т. Т. Хрюкина вылететь в район Матвеева Кургана и уничтожить «Фокке-Вульф»-189, производивший разведку над линией фронта.
- Кого возьмете с собой?
Он мог бы не спрашивать, так как знал, что мы летали всегда вместе: Остапченко, Тарасов, Плотников и я. Но, очевидно, командир хотел еще раз убедиться, что наша четверка, как и прежде, неразлучна…
На высоте 5 тысяч метров я заметил «раму» - как называли тогда «Фокке-Вульф»-189. Ее-то и предстояло «спустить» на землю.
Быстро ориентируюсь и веду свою четверку со стороны солнца. Но вражеский летчик тоже заметил нас. «Рама» вошла в крутую спираль и стала уходить в сторону своих войск.
Захожу в атаку - и вскоре «Фокке-Вульф»-189 повис в прицеле. Нажимаю на гашетки, но снаряды проходят мимо вражеского самолета. Гитлеровский летчик применил скольжение на спирали. И учесть это скольжение [294] даже теоретически не было никакой возможности. Шло время, «рама» все ближе и ближе подбиралась к линии фронта, уходя под защиту огня своей зенитной артиллерии.