Год за годом. Одно поколенье сменялось другим, другое третьим. Несла жеуха нелегкий крест вражды с Собачьей горой и, надо сказать, с переменным успехом…
Да, спорт я променял на учебу, и ВУЗ уже за плечами. За плечами был и некоторый опыт работы. Злая традиция не выходила у меня из головы. Однажды случилось быть дежурным по общежитию. После отбоя услышал ни с чем не сравнимый, известный мне отчетливый гул сборов: в полслуха и в полнамека важные какие-то разговоры, движение тумбочек, шелест матрацев по панцирным сеткам кроватей, где надежно прячутся талисманы на счастье, — все это враз, общая, единая суета.
«Пришла! — ударила мне мысль в голову. — Неужели пришла? Собачка, вся, в полном составе?».
Наши вожаки были на ногах. Оба. Никто мне их не называл никогда, чутьем бывшего жеушника я сам определил в них вожаков. Смольников Володя из выпускной группы поммашинистов, кареглазый, кудрявый, толковый парень из толковой семьи. И еще был… худощавый, тихий, с проникающим тебя насквозь взглядом первокурсник (в порядке преемственности!) Тагир Фаизов, умный, начитанный, из весьма тоже порядочной, из рабочей семьи парень, недавно избранный по совместительству с учебой — на должность комсорга училища! Я знал их обоих, как знал всех других вожаков, от благословенных дней своей ранней юности.
Глазом старого жеушника определил, что передние двери общежития блокированы толпой вооруженных палками ребят с Собачьей горы. Зато выводящие в сад окна распахнули настежь; весенний ветер играл занавесками и темными, тяжелыми на дверях портьерами, до мурашек холодил на спине кожу. Все было приготовлено к выступленью. Я подошел к распахнутому окну центральной комнаты, издавна служащей красным уголком, спиной встал к окошку, чтобы видеть ребят. Поднял руку:
— Стойте!
Жеушники остановились, но я знал, что это только один такой миг, когда они ненадолго остановились, что, ясно же, последний этот миг остановки. Сейчас зашумит, загудит, пойдет жеуха и никто и ничто ее не удержит, и не дай бог встать у нее на дороге…
— Стойте! — как можно громче я повторил свое, возможно, бесполезное теперь слово.
Издалека, от самой двери, прищурясь смотрел на меня осуждающим взором Тагир Фаизов. «Это вы, вы заступаете нам дорогу?» — говорил мне его пылающий взор. Володя Смольников, нисколько не поколебавшись, сделал ко мне один шаг. Еще один такой шаг вожака — и все рухнет. В том числе авторитет учителя, самое страшное… Может быть, я изменился в лице, холодок в груди собирал воедино всю мою волю.
— Слушай мою команду… жеуха! — голос мой сделался хриплым. — Слу-шай кома-анду, — повторил я с растягом, хотя и без того меня хорошо слышали. В красном уголке установилась отменная тишина, нарушаемая лишь слабо доносящимися, потусторонними боевыми восклицаниями противника.
— Я иду на переговоры с Собачкой. От вашего имени. Я иду. Вы остаетесь. Ждите моего сигнала. Понятно?..
— Я с вами, Юрий Иванович. — Я скорей почувствовал, чем увидел и услышал, возле себя тихого, скромного человека. Тагира Фаизова.
— И я… Юрий Иванович. — Голос Володи Смольникова.
— Оба вы останетесь здесь. С ребятами, — уточнил я задачу уже спокойнее, хотя дрожь знобила до пяток.
И, выждав еще две-три секунды для ритуала, ну, когда все молчат, думая, запечатлевая в голове историческое мгновение, я махнул через подоконник… В саду было темно, как в сырой яме. Всходящая над Собачьей горой луна еще только угадывалась сквозь деревья. Не слышно было никаких голосов. Едва касаясь сырой после недавнего дождя тропинки, тихо прошел я под окнами старого общежития. Плечами раздвинул ветки колючей акации, осторожно, чтобы не повредить рук, ощупал доски забора. Ага, вот она, та самая, на одном гвозде. Та еще, с того времени… Осторожно вылез, оглядел глухой переулок. Никого не было. Можно не спеша надвинуть на глаза кепку, чтобы не сразу узнали, если вдруг попадется кто из болельщиков. Еще — небрежно засунуть руки в карманы.
К блокированным дверям общежития я подходил с противоположного направления.
— Стоять! — вышли мне навстречу два человека. Лиц было не видать: ветки деревьев заслоняли почти все небо, освещения никакого — лампочки кто-то предусмотрительно вывернул. В глубине двора слышался гул толпы. — Куда ты? Севоня мы заняты, севоня принять не можем, понял, да? А?.. А че стоишь, раз понял? А ну, давай… дыши в сторону!
Эти не были «властью» на Собачьей горе. Из тех, кто примазался. Я стоял, сунув руки в карманы. Не слушая урок. А слушая гул у дверей.