— Ну, чиво тебе? — поинтересовался и второй, приблизившись ко мне вплотную, чтобы вглядеться в лицо.
— Собачка? — кивнул я в сторону гудящей толпы.
— Ну, а чего тебе-то?
— Самого надо.
— Каплуна?
— Говорю, самого. Са-мо-го, понятно?
— Хэ, Каплуна ему не надо — подай этого… само… Да он же с тобой говорить…
— Позови, говорю! — рявкнул я ему в лицо.
— Ну, ты. Полегче ты можешь? — он обернулся к своему напарнику: — Дуй. Вали! Скажи, есть, мол, тут одна Дуся.
Показались двое.
— А, это ты? Ну, чего ты? — Каплун вгляделся в мое лицо.
Я его давно знал, еще в те годы, когда он был пацаном, до того, как побывал он в не столь отдаленных местах.
— А это ты? — тем же манером поприветствовал и я его. — Но мне, Каплун, не тебя надо.
— Кого?
— Сам знаешь, кого.
— Да я же тут…
— Но ты мне не нужен!
— А ну, полегче это…
Я заметил: двое помощников Каплуна стали у меня за спиной. Дыханье, движенье… Краем глаза определил: медлить дольше нельзя.
Обернулся. Прочертив кривую, нанес удар. И отскочил в сторону.
И услышал, распознал клич наших, зашедших противнику с тыла, возможно, по моим следам.
— Шухер!
— Вассер!
— Нас окружили, братва! — суматошно завопила Собачка.
Поднялась паника, командиров и вожаков было неслышно. Тем временем организованные массы жеушников вываливались не из задних только, но и из передних окон. На голову обалдевшего противника. Никаких команд Собачка уже не слушала, ближние кинулись через дощатый забор — он не выдержал, затрещал. Побежала Собачка, не было никакой возможности ее остановить.
— Вперед, жеушники, — скомандовал Фаизов. Комсорг училища. С невыделяющимся, незвонким голосом. Человек начитанный и от природы скромный и тихий.
Вполне ли осознанно я, учитель, послушался команды первогодка Фаизова, не заметил ли пролетевших над моей головою двенадцати лет — в этом ли дело? — но я побежал вместе со всеми. Будто все тот же пацан, жеушник, будто тот же все у меня мастер — Наиль Хабибуллович. Возвратились добрые старые, благословенные мальчишечьи годы. Равным среди равных преследовал кровных врагов своих с Собачьей горы…
Дорога вела под уклон, камни мостовой успели высохнуть после дождя. И я решил наконец выйти вперед.
— Не отставай, не давай уходить! — подавал я никому не нужные команды и набавлял ходу, чтобы скорей оказаться в передних рядах, где самые горячие размахивали припасенными на случай палками.
Володя Смольников в руке держал снятый с гимнастерки ремень. Не опережал. Отдавал честь старому жеушнику. Шагах в тридцати, не далее, сверкал пятками сбитый в контратаке, отступающий противник. На дороге, сходящейся с вокзальной улицей, когда уж совсем немного оставалось до Собачьей горы, бледно освещенной повиснувшим месяцем, споткнулся хлопец. Не наш, чужой. Но, нет, не упал. Обессиленный, просто остановился, в отчаянии закрыл голову руками…
— Стой! — я поднял вверх обе руки.
— Сто-ой! — вслед за мной, один за другим повторяли вожаки, Смольников и Фаизов.
— В плен брать будем!
Задние пока еще подбегали, разгоряченные бегом, дышали, переспрашивали друг дружку: в чем дело? Почему не поддают этому вахлаку, пришедшему колотить жеушников, но не умеющему даже вовремя смыться? Отчего бы маленько не поучить уму-разуму?
Пленного заперли в красный уголок. Противник не шел на выручку: кто вгорячах заметит пропажу? Да и можно ли было ее собрать, Собачью гору, после столь позорного бегства? Тем временем в комендантской комнате вовсю кипела работа. Я браво расхаживал, заложив руки за спину, поочередно поглядывал то на одного, то на другого из вожаков. Склонив головы, они писали, то соглашаясь с удачным словом и подхохатывая, то разыскивая другое, более меткое. Старый комендант с желтыми от махорки пальцами и прокуренными рыжими усами, Салимьян Нурлыгаянович, дядя Саша, слегка подхихикивал, но шибко не отвлекал от работы. В половине третьего ночи текст письма был наконец готов, и Тагир Фаизов, прищурясь, читал «Обращение к вожакам, организаторам, вдохновителям походов против железнодорожного училища и ко всем здравомыслящим гражданам мужского пола, проживающим на горе Собачьей», которое гласило:
«Уполномоченные первыми вожаками железнодорожного училища — машинистом локомотивного депо станции Ерёма товарищем Синициным Ермолаем Григорьевичем и начальником вагонного депо той же станции товарищем Подопригора Сергеем Артемьевичем;
уполномоченные теперешним личным составом славной жеухи;
состоя в ночь на 7-е мая 1970 года в Победителях надолго затянувшихся между нами боевых действий и по праву пользуясь благами сей Победы, вообще пребывая в здравом рассудке,