XI
— Вот ваши очки, дедушка. Я вас едва разыскал.
— Хо! А я-то думал, куда окаянные подевались?
Дед взял очки с толстыми стеклами в роговой оправе, найденные мной в самолете, возле его кресла, и с удовольствием водрузил их себе на нос.
— Меня должен был встренуть племянник, тут он работает. Большой человек. Видный из себя такой. Да вот чего-то не встренул, хотя я ему, мерзавцу, телеграмму отбил… Может, сослепу-то я и не разглядел, он, может, ищет меня где-нибудь. Как мне быть, с этой вот ношей? — показал он на чемодан, только что свалившийся с конвейерной ленты.
— Давайте, посажу на автобус.
— Мне бы такси, дорогой товарищ, — семенил дед рядом со мной.
— Попробуем.
Машины подходили одна за другой, и очередь таяла помаленьку. Коричневая «Волга» с шашечками торжественно проплыла мимо нас с дедушкой, к вокзальным дверям. К человеку в форменной фуражке. Человек облокотился на упор в открытом окне.
— Послушайте, водитель, одно место… — склонил и я туда же свою голову.
Форменная фуражка обернулась ко мне козырьком.
— Спецзаказ, дорогой, — знакомо прогудел голос.
Голос того, кто любит по-наполеоновски скрещивать на груди руки. Старая манера говорить, удерживая собеседника на расстоянии.
— Не в трудовых ли резервах научился бесцеремонности?
Так. Известна моя биография. Дальше что? Я сказал, что не о себе пекусь. Указал на деда.
— Веди его сюда, — приказала вдруг форменная фуражка.
Я был несколько озадачен и, пока нес дедов чемодан, все соображал, в чем тут дело. Оказалось все просто, как в жизни. Старый знакомый мой и есть тот самый искомый «мерзавец» племянник, которому дед собственноручно отбил телеграмму.
— Давай без этого… без нежностей, — сухо объявил он деду и уселся на переднее сиденье.
Я сделал знак водителю повременить.
— Что еще? — старый знакомый высунулся в окно. — Ты хотел получить за помощь? Ну, вот тебе за услугу… — в руках его зашелестела рублевка.
Водитель хмыкнул. Я стоял истуканом. А ведь собирался спросить его о Марине. Впрочем, была не была! Надо же уметь благодарить за помощь. Пусть в книге предложений…
Но он съёжился при этом имени.
— Чего захотел!.. Баритончик приобрел. В учителя, поди, выбился? Из грязи — в князи?.. — И выпрямился. Скрестил на груди руки, одним движеньем головы приказал водителю трогаться. На развороте, когда машина снова поравнялась со мной, он еще раз высунулся в окошко:
— Народный учитель! Хэх!..
Я не хотел оставаться равнодушным к подлости, и иная подлость готова мстить мне за это всю жизнь.
Да, но теперь можно ехать. Готовый к отправке скоростной автобус подрагивал, приглашал войти в открытые двери. Я не заставил себя упрашивать. Утро в конце концов разгулялось вовсю. Слабо доносящийся на площадь гул самолетов то и дело покрывался бестолковым птичьим гомоном.
Шуршали колеса по только что политому асфальту, бежали по бокам ряды уже немолодых тополей. Всё кончено: хорошее, плохое — вся дорога. Кресла удобны. И скорость. Впрочем, иных она не удовлетворяет. Подавай такси. Спешат люди.
По обеим сторонам все невозвратно бежит назад, как в прошлое. Зад, перед, прошлое, будущее — все движется. И сами мы движемся.
А какой день сегодня? Пятница? Ну да, убежала неделя. Журавлиным клином вдаль улетают листки календарные. И все вместе с ними летит, промелькнувшее, как мгновения: Мама, Детство, Школа.
Да, уходит неделя. Уйдет и другая, и третья, а как удержать их, чем? Нечем. Ни удержать, ни остановить. Но будущее мы извлекаем-таки из хаоса событий. Потому что оно — утешение. Пока оно у нас есть, мы — нечто сущее в глазах собственных, да и для общества чего-нибудь стоим. Так есть оно у нас, будущее? Впереди ли мой день, придет ли он, когда выражу себя неповторимым почерком? Из сотни шмыгающих носом, из стерегущих быстрым глазом каждое твое движенье пацанов, из девчонок — смогу я из них, в своем завтра, сотворить современного человека? Умельца, надежду общества? Придет этот день для меня, будет?
И выходные еще предстоят, никуда от них не уйдешь. Для бестолковщины, для толчеи домашней. Для отдыха, впрочем. Ну, так о чем же жалеть? Разве о том, что, вслед за неделями, и «годы, как птицы летят»? Не хватало нам грусти, оттого что «некогда нам оглянуться назад»!
Впрочем, командировка — как раз то, чего не достает, чтобы «оглянуться». На своих пацанов, на девчонок, теперь смотрю издали. Сработались мы. Одного поля ягода. Знаем цену и щам, и казенному хлебу. Не понаслышке ведаем, откуда происходят мозоли, ссадины на руках.