— С приездом, Юрий Иванович! — химичка уютно устроилась между мной и Стасиком Кирсановым, так что мне пришлось переместиться в сторону, чтобы не утерять его из виду. — А вот я как раз насчет Кирсанова, — она нисколько не растерялась. — Не учит уроков. Представьте, не учит. И на уроке сидит с таким видом — мне одолжение делает.
Не глядя на Стасика, я видел его боковым зрением, видел, как вспыхнул он, как сжал в негодовании кулаки. И ушел, громко бухая каблуками.
— Ну, остальное скажете у меня в кабинете?
— Какой может быть разговор, Юрий Иванович, когда он и вас не слушается? Ушел, видите? Не соизволил в вашем присутствии выслушать.
— И все-таки нам надо договорить. Зайдите, пожалуйста. Прямо сейчас.
В кабинете я придвинул ей стул, но она не стала садиться.
— Знаю, теперь меня будете пробирать. Ругать за то, что я строга. Требую! Опять виноваты учителя, во всем они виноваты, учителя, одни учащиеся только всегда во всем правы! Скажите, когда это кончится, когда вы перестанете подрывать наш учительский авторитет?
Нет, это не блажь, у нее на глазах слезы. Но с чего же мне начать разговор? Не с извинения ли за подрыв учительского авторитета? Или дать ей как следует выговориться? А? Достанет выдержки выслушать возведенные обвинения? Так хватит или не хватит? Дорога предвидится неблизкой. Или уж отпустить с миром — пусть и дальше строит свои отношения с учащимися на ножах — какое тебе дело до этого?
— Что ж вы молчите, Юрий Иванович? Почему ничего не скажете?
— Говорите, Хана Гафаровна, продолжайте. Я постараюсь понять.
Если б она знала, как иногда хочется послать в самые дальние африканские страны, только чтобы не объяснять, что учащиеся — те же люди! Почему надо объяснять, что стол — это стол, а не лампочка и не телефон? Почему проработавшие на ниве просвещения пятнадцать-двадцать лет усваивают только одно — как озлоблять, настраивать против себя ребят? И почему нельзя прямо, без скидок на бедность, говорить им в лицо такие, заслуженные ими слова? Потому что они жестоки? Потому что сердце легко ранимого коллеги может не выдержать?
Что верно, то верно. Вот у нее семья: трое детей, муж, занятый на хлопотной работе, домой прибегающий только перекусить да поспать, человек, которому, чтобы его накормить, обстирать, обгладить, нужна няня, домработница, кто угодно, только не жена. И эта издерганная женщина должна воспитывать моих пацанов, моих гавриков, тянущихся ко всему светлому. Именно воспитывать, не только и не столько учить, поучать, сколько воспитывать, исподволь, шаг по шагу, личным примером! Да, надо держать себя в руках. Нет, нельзя делать больно. Нельзя!
— Почему вы молчите, Юрий Иванович?
— Слушаю, Хана Гафаровна.
— Так я же вам все сказала! — воскликнула учительница горестно.
— А я покамест не знаю, что вам ответить. Я еще думаю…
Хорошая мина при плохой игре: меня-таки пробирал озноб.
Иным кажется, что педагогам все-то, все должно быть известно заранее. Что они никогда не обдумывают ситуаций, тем более не обдумывают их по ночам, не переживают неудач в одиночку и, уж конечно, во всем-то, во всем вечно правы. Я начинаю подозревать, что и ко мне теперь кое-кто хотел бы подвесить ярлык всезнающего. С какой это стати? Или по должности полагается знать и уметь больше других (иначе за что выдают зарплату директора)? Или нашумевший случай с математичкой, с незабвенной Лирой Ивановной, делает меня пророком и ясновидцем?
И что я, собственно, напророчил?
Я тогда и не знал, что учительница с двадцатипятилетним стажем, уважаемая наша Лира Ивановна Илюхина — сильнейший математик района! Был, можно сказать, новичком в коллективе. Новичок в роли директора. Я просто увидел, насколько потерянной и опустошенной выходит она от учащихся. И стал бывать у нее на уроках. И увидел то, мимо чего равнодушно почему-то проходили другие: учащиеся не знают, учительница несчастна. И спросил с наивной откровенностью: «По-моему, вы не очень любите ребят, правда?» «Не люблю?! — воскликнула Лира Ивановна, будто бы испугавшись вопроса. — Да я их, знаете… Я их терпеть не могу!». И глаза. Они показали пропасть между ней и моими мальчишками.
Долго не мог я подобрать никакого порядочного слова. Потом, с той же наивной откровенностью посоветовал: «Бросьте вы эту работу. Оставьте ребятишек совсем». И тут она почему-то растерялась, математичка Илюхина. «Как же, у меня такой стаж? Меня считают в районе…» «Тем более, Лира Ивановна. К тому же, вы молодая, вы еще найдете свою дорогу».