Скосила глаз в мою сторону: не шучу ли насчет «молодой». Два дня пребывала в рассеянности: говорила и не говорила, слушала и не слушала. Вдруг отчаянным жестом положила на стол заявление.
И я подписал.
И она плакала…
И пришла через год ровно. Сказать, что все хорошо, что в коллективе ценят, что в своем научно-исследовательском институте приступила к работе над диссертацией.
Вот и вся та история. Разве прибавить, что с кандидатом математических наук Лирой Ивановной Илюхиной мы теперь большие друзья? Это прибавить требуется?
Но не с нее ли все и пошло? Приклеивают ярлык ясновидца…
Но мне пора говорить, недаром же я отобрал у учительницы время.
— Вы заметили, Хана Гафаровна, — начал бодрым голосом, хотя дрожь не покидала меня нисколько, — заметили, что мальчуган этот, Кирсанов, на сей раз не сгрубил вам ни одним словом?
— Заметила, — отвечала она, подумав.
— Вот видите, это уже неплохо. А раньше он бы вам наговорил дерзостей… — Язык мой плохо повиновался. Язык мой не любит насилий.
— Так вы хотите сказать, что он…
— Хочу сказать, заслуга всего коллектива. Ваша в том числе.
— Выходит, он хороший парень и его надо хвалить?
— Выходит, он сдерживает свои порывы, лучше становится. И вы это заметили правильно.
Она молчала. Думала.
— Да в том-то и дело, что не заметила ничего: все спешим, все торопимся! Это вы заметили, не я. И я не могу с вами не согласиться. Сыщете вечно такое, с чем нельзя не согласиться. А теперь вы мне это… Хорошие слова эти. Думаете, не вижу? Я же погорячилась, я сделала ошибку, ну, почему бы вам не отчитать меня по заслугам? Вместо того вы мне какие-то заслуги приписываете…
— То есть, как приписываю? Вы что, не работаете над его воспитанием? Вы равнодушно проходите мимо?
— Странный какой-то разговор, Юрий Иванович, — улыбнулась Хана Гафаровна. — Вы что же, всерьез все это? Вы не видите никаких моих ошибок?
— Ну что вы, Хана Гафаровна! Наоборот. Но подмечать их легче. А потом можно и ошибиться в оценке.
— В общем, слушаю вас, Юрий Иванович. В чем моя ошибка? Слушаю. Да не церемоньтесь, пожалуйста. Может, я и сама это чувствую, да, знаете, все как-то получается задним числом. Подумать-то все некогда да недосуг. Слушаю.
Но ведь она же все высказала мне сама. Почти все.
— Да, Хана Гафаровна. На мой взгляд, вы допустили ошибку. Бестактность. Две даже. Прервали наш разговор с Кирсановым. Не мой с ним, а наш с ним — видите в этом разницу?
Хана Гафаровна нервно покусывала губу и… улыбалась. А я и так, с натяжкой не смог бы теперь улыбнуться.
— Ну, согласна. А еще?
— Еще?.. Хорошо, вот и еще. Зачем вы жалуетесь на учащегося? Директору? Они не жалуются ни на кого из вас, заметьте. Кирсанов всю обиду скорей в глаза брякнет, чем идти жаловаться. Не любит он тех, кто жалуется. Не он один, никто не любит, это надо понять… И надо исправить ошибку. Не бойтесь, если надо, признавайте и ошибку. Откровенность все умеют ценить. У нас перед ними не должно быть никаких трюков, никаких хитростей. Сможете? И отметить бы его сдержанность. Поймите, что для него это уже достижение, и мы это обязаны замечать.
Тягостная тишина стояла в кабинете, слышно было, как Анна Григорьевна печатает на машинке.
— Ну, убила бы я вас, — тихо сказала Хана Гафаровна, все еще улыбаясь. — То хвалит, то прямо уничтожает. Но я никогда на вас не сержусь, черт бы побрал вас… с вашим пророчеством! Слышите?
Анна Григорьевна отворила двери, позвала меня к телефону.
— Там, у Радика Динисовича. Сам Гулякин, — понижая голос, показала она рукой на противоположную дверь.
Я кивнул, сказал, что подойду.
— Но вы, Хана Гафаровна, видите, что ничего страшного нет, обычная работа. Обычные нервы, если хотите. Считаю, что ругать не за что.
Так-то оно так, но вначале мне так хотелось поругаться! Я, конечно, кривил душой и чувствовал себя прескверно. Зачем в учителя идут те, кто не обладает, ну самым главным не обладает: способностью любить пацанов? Да и директор тоже хорош: едва сдержался, чтобы не поругаться.
— Не надо успокаивать, я все понимаю, но и вы тоже поймите нас, женщин. Черт бы добрал эту эмансипацию: не то, что великих педагогов — Ушинского, Песталоцци — современников некогда почитать! Некогда на досуге подумать. Сосредоточиться. И в театр, кто знает, когда ходила. Ну хоть бы однажды всех нас вытащили, что ли. Вместе с учащимися, по отдельности уж мы и не просимся.