Стасик атаковал, шел на сближение, выигрывая у Иванюка в самом главном: в скорости. В перерыве я похвалил его сдержанно. Тем не менее, потребовал увеличить скорость. Быстрее, стремительнее! Скользить под его перчатками! И, главное, бить куда следует…
Потом он дышал, как загнанная лошадь, а я уверял, что он ничего в боксе не смыслит, что в нем много сил, что их просто ему девать некуда, что их обязательно все, без остатка, надо употребить на победу. И потом шли советы. Гарцевать, смотреть, как бьет, приспосабливаться. В случае чего — не спешить подыматься. Нокдаун не поражение.
Когда он упал от удара, мы встретились с ним глазами. Я стоял в углу, на одном колене и с величайшим спокойствием делал ему жесты: ничего страшного, все в порядке. Тебе сейчас надо встать, уклониться от одного, только от первого удара и — вперед! Вырвать победу у чемпиона! Он прочитал мои жесты, может, телепатия донесла мое предельное напряжение. И только один раз, всего один раз до конца боя пропустил он его прямой удар. Споткнулся. Но устоял. Уклонившись, шел вперед, нанося удары.
Победа была присуждена Иванюку, но щепетильный Гена Иванюк счел нужным собственноручно поднять руку Кирсанова.
Меня тогда заливал пот, как будто не они провели бой. Я едва стоял на ногах от усталости…
Это был тот самый Стасик, которого взглядом я проводил до двери. Профессиональный труд, режим, спорт — это серьезный комплекс. Недаром воздействие его на человека считают решающим. И тут условия в профессиональных училищах исключительны.
Ну, а наставников, в отдельности каждого, разве можно сбросить со счета? Хану Гафаровну, Наиля Хабибулловича, Володю Вишневского, нас с Радиком Динисовичем? Или нам остается следить за тем, чтоб работала машина, чтоб шел корабль, обеспечивая упомянутый комплекс, и только? Может, каждому из нас пришла пора отодвинуться в сторону?.. Нет, братцы, нет. Наша песня не спета. Не на наставнике ли мир держится тысячелетия и не пребудет ли наставник вовеки? Хотя бы для того, чтобы передавать эстафету…
Я посмотрел на часы. Время. Радика Динисовича пора звать обедать. Где и поговорить, если не за обедом? Жили тут без меня три дня и три ночи.
Гудит столовая в час обеда. Гвалт немного стихает, когда мы появляемся. По этому признаку, по затишью, Семен Семенович высовывает чубатую голову с неплотно надетым на нее колпаком в окно выдачи. Гладкое лицо блестит не то от жира, не то от восторга, он улыбается, кивает нам головой. Чуткое ухо у человека.
— Пройдите туда, Юрий Иванович, Радик Динисович, туда давайте.
С чего заюлил? Кажется, не состояли в закадычных друзьях. Специальный уголок высвободил — итээровский.
— Дайте-ка мне эти две тарелки, — подошел я к столу с расположившимися на нем первокурсниками.
— Дайте мне их сюда, дайте! — протянул и Семен Семенович с рыжей порослью руку из окна выдачи. — Дайте, я заменю.
— Замените, Семен Семенович, ребятам обедать надо, — подбодрил я заведующего производством. — А это мы сейчас проверим. Дайте весы.
— Что вы, Юрий Иванович, ну, разве тут жулики работают, в столовой? Ну, хотя и не хватит какого грамма — так не на весах же, на глаз работаем! И потом — в наше время! — кому это все надо? Что, разве мне негде взять килограмм мяса? Что же, я специально учащихся обирать буду?
— Успокойтесь, Семен Семенович. Наша обязанность — проверять норму выдачи.
Так и есть. Мясо выдано как раз полнормы. Придется составлять акт. С этим новым товарищем иначе нельзя. Пришел с аттестацией. Подзываю дежурного мастера, двух учащихся.
— Проверяли выдачу?
— Проверяли, да разве тут уследишь…
— Много вы на себя берете, — ворчит зав. производством. — Молодой, а больно ранний. Все вам нужны бумаги. Мало еще вам своих бумаг!
— Семен Семенович, после обеда, часа через два примерно, зайдите ко мне.
— Чего я у вас не видал? Как будто не к вам я нанимался работать.
— У нас так не принято, Семен Семенович. Если вас приглашает старший, надо говорить: слушаюсь.
— Это вам не армия.
— А в половине четвертого жду вас у себя.
Раньше мне, конечно, нельзя. Обещал сходить на урок эстетического воспитания. Вместе, с Радиком Динисовичем. Надо. Иначе откуда нам, рабочим, знать «Лунную сонату», Аполлона и Венеру Милосскую? Про мальчишек не говорю: у тех глаза блестят… Да, до половины четвертого не освободиться.
Долго еще ворчанье слышалось. «Испугал. Видали мы таких». Он новый еще, Семен Семенович, откуда-то присланный. В итээровскую комнату больше не приглашает.