— Это совсем другой коленкор. Это, дорогой мой, получается как в той восточной сказке: выпусти джина из бутылки… Обратно его, в бутылку его надо! Туда его, откуда вышел! Вот что надо, дорогой мой.
Он глядел на меня долго и холодно.
— Благодарю, Авенир Палыч. Мне, рабочему, это лестно, такое сравнение, только… А вдруг джин не захочет обратно? Что тогда, Авенир Палыч? К тому же, прибегать к услугам джинов вы иногда вынуждены, не так ли, Авенир Палыч?
— Так не захочет обратно, в бутылку-то, это уж точно! Но на то мы и есть управление, чтобы управлять событиями, не со стороны наблюдать, как джины орудуют.
Я слушал, я повернулся лицом, всем фронтом. В этот момент какое-то легкое, едва уловимое движенье произошло у меня за спиной.
— Да, Авенир Палыч, под видом серьезной работы этот молодой человек всех критикует, скоро возьмется за вас. Критиковать — это же легче легкого, иным людям и в голову не придет, что это легче легкого, — с ходу вступил в разговор, стоя еще на пороге, Иволгин.
Да, это был он. Неслышно вошел, слушал. И решительно бросился в бой. И прошел, и сел в то же, тогдашнее кресло, напротив меня. Он был приятно взволнован и дышал, как дышит только что взбежавший по лестнице.
— Дорогой мой… дружище. Тебе ведь все было растолковано: как и что делать. Подробно тебя инструктировали два человека. Сам начальник, лично, он лично тебя проинструктировал!
Я смотрел на Иволгина. И узнавал, и не узнавал его. Было в нем что-то новое. Что-то бесшабашно решительное и, я бы сказал, веселое, нисколько не свойственное этому человеку, осторожному, по-лисьи умному. Откуда в нем это новое? Почему он радостно запыхавшийся?
— Кому я должен давать отчет о поездке: вам или ему?
— Ему!.. — задохнулся Иволгин. — Работников управления почитает за пешек! Избаловали его излишним вниманием. О какой уж субординации речь?
— Ты начальник — я дурак… О такой субординации, Иволгин? Я против такой субординации. Можешь записать это себе в актив.
— Вот. Доработались! — указал на меня Иволгин. — Слышите, Авенир Палыч? И это руководитель, директор передового училища!
— Говори о деле. Вот тебе поручили открыть училище. Или отложить на время, но так, чтобы решить все на месте. Как ты это решил? Почему после тебя понадобилось посылать в Нефтеречинск другого человека? Практического работника, занятого работника? Вот за это самое будешь ты отвечать или не будешь?
Иволгин измерил мой рост глазами, вприщур.
— Я дал отчет кому следует. А собрались мы… ты не догадываешься, для чего мы сюда собрались?
— Не для обсуждения твоей персоны, хочешь сказать?
— Слова сказать не даст. — Скрипя пружинами кресла, он встал, положил перед начальником незапечатанный конверт, и с таким форсом!
Гулякин извлек письмо, стал читать. Что за срочная это была депеша, непонятно. Да и какое мне дело до срочных депеш?
— Да-а, верно: от такого молодого можно ожидать глупости, — свернув лист и сунув его обратно в загадочный конверт, Гулякин вздохнул, посмотрел на меня. Речь, по-видимому, шла обо мне.
— Какой глупости, Авенир Палыч? Хотел бы знать, в чем она состоит? Чтобы уметь исправить при случае?
— Не поздно ли? — зловеще сверкнул глазами Иволгин.
Но это еще не был ответ. Он последовал не тотчас.
— Что ж. Давай говори ему все. Что мне…
Иволгин оживился. Задал совсем неожиданный вопрос:
— Скажи, дорогой мой, зачем ты ходил к Балтину домой? К управляющему? Случайно, не водочку пить?
С величайшим изумлением смотрел я в наглые, как и у того, в аэропорту, глаза Иволгина.
— Коньячок, — успокоил на всякий случай.
Он был уверен, что я говорю правду, что не нахожу нужным что-либо скрывать. Ах, какой же ты негодяй, Иволгин. Даже ничего не значащие сведения используешь в корыстных целях.
— Недорого же ты продаешь интересы родной системы… — вздохнул он тяжко и горько. Он и произнес эту фразу надломленным голосом. Ну, ему жаль, конечно, заблудшего старого своего товарища. Искренне же, черт побери, соболезнует мне, совершившему проступок, за который с неотвратимостью должно последовать наказание. Жаль, что поделать в мою пользу он ничего не может. Была прямо-таки сердечная боль в его расстроенном голосе.
Я обернулся к начальнику:
— Вы тоже считаете, что я продал систему довольно дешево? Не эта ли есть моя глупость?
— Успокойся, не повышай голоса. Не в твоих интересах повышать голос, дружище, — заметил мне Иволгин дружески журчащим баритоном.
Между тем он поворачивал разными сторонами ту самую, значительную бумагу. Тот конверт. Возможно, хотел, чтобы я обратил внимание. Вижу адрес: управление профтехобразования, начальнику. Почерк крупный, имени нет, просто: начальнику. Корреспонденту не известно имя моего начальника. Ни марки, ни штемпеля. Нарочным прислано.