Когда Настя вошла в палату и увидела любимого с перевязанной грудью, забинтованной до плеча рукой, увидела пятна крови, проступившие в трех местах, ей сделалось дурно, она похолодела и ощутила дрожь в ногах.
— Алеша, что это? — пролепетала она, уцепившись за него. — Столько ран! Вы обманули меня.
— Не тревожьтесь, Настенька, раны не опасны. Доктора нам обещали, что все будет в порядке, он поправится. Держите себя в руках, ему сейчас нельзя волноваться.
Она села рядом с Вазгеном, который был бледен и слаб, и прижалась губами к его раненой руке, лежащей поверх одеяла. Они что-то говорили друг другу, несли всякую влюбленную чепуху. Вазген утешал ее и бодрился, не преминув предупредить, что оторвет башку каждому, кто посмеет ухаживать за Настей в его отсутствие. Алексей слушал их с улыбкой.
Спустя короткое время в палату заявилась доктор Лежнёва.
— Свидание окончено! — непререкаемым тоном объявила она, словно посетители находились в тюрьме, а не в больнице. — Прошу посторонних очистить помещение.
— «Очистить помещение»! — передразнил Алексей, когда Лежнёва вышла. — Словно мы мусор какой-то. Генерал в юбке! Раскомандовалась. Терпеть не могу деспотичных женщин!
— Она не так плоха, как тебе кажется, — вступился за докторшу Вазген. — Ночью глаз не сомкнула, подходила ко мне каждые пять минут, да и остальных не обделила вниманием. Раненые ее уважают, говорят, что дело свое она знает крепко и носится со всеми, как родная мать. Скажу тебе, Алеша, служба у военврачей не легче нашей, а ведь тут не только действия, но и душа нужна, доброта для всех без исключения. Вот ты бы так смог?
— Вряд ли, я не врач, я воин. Мое дело врагов убивать без всякого сожаления… Что вы так смотрите на меня, Настя?
— Вы вовсе не так бездушны, как хотите показаться.
Вазген внезапно возмутился без всякой связи с темой их беседы: пора переходить на «ты», сколько можно, сказал он, будто не родные. И ему так будет приятнее. Настя и Алексей с готовностью откликнулись на предложение.
— Давно об этом мечтал, — подтвердил Алексей. Он со вздохом поднялся. — Что ж, придется уходить, раз нас выгоняют. Пошли, Настенька, завтра я сам тебя привезу.
Прежде чем покинуть госпиталь, Алексей подошел к Лежнёвой. Увидев его, она демонстративно уткнулась в историю болезни.
— Когда нам завтра можно прийти? — спросил он.
— Приходите в то же время, что и сегодня, и не натравливайте на меня особиста, я не из пугливых! — выдала докторша.
— О да! Робостью вы не отличаетесь, и вежливостью тоже, — нелюбезно согласился Алексей.
У нее на щеках выступил легкий румянец, она резко вскинула голову и разгневанно, в то же время с какой-то болью на него посмотрела. Он неожиданно впервые заметил, что глаза у нее под очками ярко-синие, опушенные черными, невероятно густыми ресницами, а брови темно-коричневые и бархатные, точно соболья шкурка. Что-то ощутимо кольнуло его в сердце; он непонятно от чего пришел в замешательство, удивляясь самому себе, и торопливо ретировался.
Ему надо было выходить в море, идти в составе конвоя длинного «воза», поэтому Настю он снова поручил Смурову.
Их подвезли на бронекатере; на озере штормило, ветер высоко вздымал водяную пыль. Они сидели рядом на корме. Настя пыталась разговорить этого странного человека, заставить рассказать о случившемся на острове, но он все больше отмалчивался, отвечал только «да» и «нет», искоса, с вниманием на нее поглядывая; наконец качка, усталость и треволнения прожитого дня сморили Настю, веки ее начали слипаться, а голова клониться набок, прямо на плечо Смурову. Он не двигался и, казалось, с интересом наблюдал за тем, как нежная щека Насти опускается на влажное сукно его кителя, словно рассчитывал, что она, ощутив неудобство, проснется и ему не придется ее отстранять. Но когда она уютно пристроилась у него на плече и светлые пушистые волосы коснулись его лица, глаза у него сделались потрясенно счастливые; он осторожно взял ее бессильно поникшую маленькую руку, с минуту разглядывал, затем благоговейно прижал к губам и уже не выпускал из своей ладони до самого Осиновца.
Когда она проснулась, он сказал:
— Настя, у вас щека покраснела.
— Что же вы меня не разбудили?! — воскликнула она. — Неужели я проспала все это время на вашем плече? Ведь вам, наверное, было страшно неудобно.
— Напротив, мне было очень хорошо, — заверил он и улыбнулся по-доброму, исключая какую бы то ни было двусмысленность.