Костры догорали. Время пира прошло. Непроницаемо густа была ночь над мирно засыпающим станом.
Тринадцатая глава
МАРАГА
Ранним утром, когда облака еще покрывали весь стан непроглядным туманом, Ширван-шах отбыл в обратный путь. Шейх-Маннур повел в Шемаху тысячу воинов из старых боевых войск, дабы сопровождать Ширван-шаха в пути и охранять его в Ширване.
Наконец солнце пробилось сквозь туман, облака поднялись и отплыли к горам, трава заблистала такой густой и радостной зеленью, словно наступала весна.
Тимур вызвал брадобрея, сел перед юртой, по обычаю обнажившись до пояса, и приказал брить голову.
Весь необозримый стан видел своего повелителя, скромно склоненного перед острием бритвы, хотя он никогда не склонялся перед острием меча.
Тимур сидел покорный под ладонью брадобрея, и плотное, неподатливое тело воина поддавалось холодку утра, будто холодок терся о смуглую гладкую кожу спины.
Весь необозримый стан насторожился в ожидании перемен: так вот, на утреннем ветерке, повелитель имел обыкновение бриться лишь в предвкушении походов, побед, больших празднеств.
И хотя никакого указа не было оглашено, весь стан, каждый десяток со своим десятником, в который раз, осмотрели всю оседловку, подергали, проверили каждый ремешок; придирчивее, чем в иные дни, протерли оружие; принялись чистить доспехи. Кончилось всякое баловство, игра в кости, возня, празднословие. Даже те, что уходили за стан к предгорьям пострелять из луков, посостязаться в беге, повременили спозаранок отдаляться от своих десятников, — ждали, пока утро пройдет.
Уже одетый, покрыв голову не чалмой, а шапкой, пошел Тимур в юрту великой госпожи.
Он застал там еще двоих из цариц, которым полонянка, искусная рукодельница, показывала свое шитье — вышивку: серебряные павлины с золотыми крыльями и зелеными хвостами, — покрывало для одеял, когда куда-нибудь в угол пышной стопой их укладывают на день до вечера.
Царицы, почтительно сложив на груди руки, вышли. Рукодельница, изгибаясь, выползла вон, в юрте осталась одна великая госпожа.
Она уже знала, что мужа из похода предстоит ждать в Султании, но в какой день отправляться туда, не было известно.
Отодвинув к сундуку тяжелое покрывало, Сарай-Мульк-ханым, проворно перебежав через юрту, поспешила положить подушки на место, где обычно садился Тимур.
Но он не сел. Пройдясь по ковру и оглядываясь вокруг, словно примериваясь, много ли у нее клади, он кивнул на вороха одеял, на сундуки, на ковры:
— Сбирайтесь!
По неуловимым приметам она почуяла, что он досадует на нее, знала, за что досадует, но затаилась, чтобы ни единым знаком не выдать своей прозорливости. По этому ее усилию он сразу понял: «Чует!» Равнодушно отвел от нее глаза и, молча приложив руку к сердцу, пошел из юрты.
За дверью он наткнулся на Улугбека, неведомо откуда, без чалмы и халата, появившегося перед ним.
— Дедушка! Весь стан готовится выступать.
— Я не приказывал.
— А они готовятся!
— Да ведь ты-то — с бабушкой, в Султанию.
— Проводить вас… возьмите, пожалуйста!
— Ты откуда это, чуть что не с постели?
— Возьмите, пожалуйста!..
— В поход собрался?
— Дедушка!
— Что ж… До Мараги проводи. Проводи, мирза!
— Спасибо! Дедушка! Спасибо!
Тут появился воспитатель царевича Кайиш-ата, торопливо несший Улугбеку шапку и халатик, но при виде беседующих деда с внуком остановился поодаль, переминаясь с ноги на ногу.
Тимур сказал старику:
— Снаряди мирзу, да сам его и проводишь, как тронемся. Да на обратный путь у вас чтоб хороший караул был, присмотри. До Мараги с нами пройдетесь.
— Спасибо, дедушка! — ликовал Улугбек.
— Ступай посиди смирно.
И, обращаясь уже к ним к обоим, добавил:
— Да пока помалкивайте.
Тимур ушел. Улугбек облачился в халат и не смог бы сидеть смирно: он поспешил к Ибрагиму, сомневаясь, можно ли сказать брату о предстоящей поездке, разгласить дедушкин замысел в юртах царицы Туман-аги, где обитал ее питомец Ибрагим, или им там еще не должно знать о сборах повелителя.
Тимур ушел к себе и кликнул ближайших советников.
Они пришли, сели перед ним в круг, а он, усевшись чуть в стороне и поодаль, похлопывая плеткой по ковру, но прикидываясь спокойным и медлительным, сперва велел говорить все, что ведомо от проведчиков о дорогах до Арзрума и об Арзруме. Это были армянские земли, но за Арзрумом уже стояли воины Баязета.
Он слушал, когда кто-нибудь из советников говорил и остальные добавляли то, что им известно по тому делу, но сам молчал.
Потом спросил о войсках, внимательно вдумываясь в каждое известие; осведомился, сколько и каких войск, где находится, в каких местах каждое из них примкнет к большому войску и все ли исправно и готово в каждом из тех войск.
Оказалось, что запаздывают лишь войска, вызванные из Грузии, хозяйничавшие там по всей стране, но при горном бездорожье тех мест не поспевшие собраться вместе.
Тимур, хлопнув плеткой крепче, чем до того, сказал:
— Не надо их ждать. Велим им тут оставаться, блюсти порядок. Пока Ширван-шах своих кызылбашей угомонит, покою тут нет. Да и Ширван-шах при наших войсках смелей и старательней. Грузинскому ж амиру Георгию милости не выказывать: держать его в страхе, — он таков: ему милость, а уж он мнит, что мы к нему подольститься хотим. Когда наши отойдут оттуда, надо, чтоб меч над ним висел. Этот амир хил, а спесив, таким нельзя верить. Чем больше на ком доспехов, тем слабей воин. А грузинские беки со всех боков мечами обвешаны, будто мечи сами за них врагов побьют! Не от них нам помеха, но их надо крепко держать, чтоб на свои горы не оперлись: люди у них — в горах; там есть и сильные люди. И горы у них круты. Горы спокойней, когда их беки в наших руках, беки безвредней, когда на горы не могут опереться. А отводя оттуда наше войско, надо их там припугнуть, там-сям города поломать, пожечь, пошуметь, чтоб всей их земле чудилось, будто мы не уходим, а только что назад пришли. Туда б мирзу Султан-Хусейна послать, он такое умеет, да мирза нам понадобится. Кто туда сходит, постращать?
Переглянувшись, перекинувшись двумя-тремя именами, выбрали темника из тех, что суров по нраву, но без которого не жаль обойтись в большом походе.
Было решено десять тысяч конницы вести через Сасунские горы, боковой дорогой на Арзрум, чтобы силы армян повернули навстречу этим тысячам и, повернув на боковую дорогу, опоздали бы встретить большое войско на большом походе: надо было выиграть время, чтобы без помех пройти возможно дальше к Арзруму, ударив армянам в спину.
Так, дело за делом, заблаговременно рассчитали весь путь, определили места, где постоять станом для соединения войск, где — не щадя сил идти большими переходами, в какие города свернуть, какие из торговых городов растоптать, покончить с их торговлей, какие сохранить, дабы бесполезными осадами не губить своих людей, не задерживаться в ущерб самому походу.
В тихой юрте, где через приподнятый низ кошм струился утренний сквознячок, предрешалась судьба далеких городов, селений, сотен тысяч людей, в тот светлый солнечный час поздней весны занятых повседневными заботами, трудом, сборами к свадьбам и постройкам, к выезду в дальние пути либо к встрече долгожданных друзей с дальних дорог. Там шумели базары; пели женщины над колыбелями; шалили ребята в теплых тенистых переулках; старцы, любуясь древней красотой своих городов, милых с младенческих лет, шли со своими ровесниками к базарам; буйволы, клоня добрые морды под тяжестью своих каменных рогов, волокли грузные телеги по твердым убоистым дорогам от тихих селении к городам; писцы мыли руки, готовясь наполнить пустые листы пергаментов словами мудрецов и поэтов; зодчие поднимались на свежие стены, додумать красоту созидаемых зданий…