Но вдруг Тимур, не оглядываясь, сказал:
— Видно, и казну дьявол сожрал вместе с костями и тряпками!
В одном месте что-то звякнуло под ногой Тимура. Он велел поднять. Это был узкий кинжал без рукоятки.
Тимур провел клинок между пальцами и уверенно сказал:
— Арабский. Из Дамаска.
И снова пошел.
Наконец их дорогу преградила вода. Как они ни протягивали трещавшие, погасавшие светильники, ничего не могли разглядеть, — дальше стояла рыжая мертвая гладь воды, и во мраке казалось, что и своды в глубине сомкнулись.
Тимур долго смотрел, каким странным медным отливом отвечает вода на пламень светильников. Гладь воды была неподвижна, и если и лежало что-нибудь под этой водой, то где-то глубоко, навеки затаено или заколдовано там.
Все продрогли. Один лишь Тимур не замечал сырого, промозглого холода этих стен. Он повернулся и пошел назад, будто с сожалением, будто ему тяжело было расставаться с этим зловещим местом.
— Так вот… Здесь и хранили казну?
— Здесь, государь.
— А из этой воды не было к ней доступа?
— Я велю осмотреть воду, если надо. Перейти ее, высмотреть, откуда она, глубока ли… — сказал есаул.
— Надо. Вели! Только верным людям!
И, пройдя несколько шагов, добавил:
— Людей ты подбери сам. Одного к одному. Чтоб потом сказок не сказывали.
— Подберу, великий государь!
— Чтоб верные были, но чтоб потом о них не жалеть.
— Я знаю, великий государь.
И опять, перед тем как подняться наверх, когда светильники снова разгорелись ярче, Тимур оглянул подвал:
— Пусто!..
И опять казначей хотел упасть к ногам Тимура, но устоял, простонав:
— Я только выполнял указы правителя.
— А почему мне не донес? Не понимал, что казна мне надобна? А?
— Откуда мне знать, — считал, что правитель с вашего согласия… великий государь!
— Врешь! Знал. Я на пиры, на жиры свою казну не трачу. Я горсть возьму, берегу, пока не понадобится для войск. Отдам им эту горсть, они мне взамен тысячу горстей несут. И те не трачу, возьму, берегу, пока не понадобится… для войск!
— Великий государь!..
— Может, за казну я тебя простил бы. Да ты соврал. Ты знал, зачем мне нужна казна. Видел, как она уходит на ветер. Каялся бы, а ты врешь! За это не проси милости. Казна не мне, казна моему царству нужна. Самарканду. Понял?
И Тимур пошел наверх, удивляясь, что казначей, дрожа, звякает ключами, скрипит дверью, замком…
«Зачем? Что запирать? Надо было раньше запирать», — думал Тимур.
За все эти дни в комнатах у есаула расспросили немало разных людей купцов, базарных старост, дворцовых поставщиков, землевладельцев.
Тысячников и темников из войск Мираншаха спрашивал сам Тимур.
Наконец описи были закончены и все имущество не только этого дворца, но и всех остальных дворцов и садов Мираншаха подсчитано.
Городской дворец выглядел нежилым. Залы стали гулки. За дни описи ковры были скатаны к стенам, все вещи составлены в угол, в каждой комнате оставлено то, что оказалось в ней при Мираншахе. Тимур проходил во дворцу, словно вновь завоевал его.
Тимур созвал Великий совет, который был немноголюден. В Малом совете советников было в пять раз больше.
Не в высоких залах, не в парадных покоях дворца, а в тесном углу, у есаула, Тимур собрал Великий совет.
Из гулких зал Тимур вышел во внутренний дворик. За непогожие дни сразу потускнели деревья. Листва их не пожелтела, а побурела, и листья с легким жестяным стуком падали то в прудик у фонтана, то на кусты роз, то на сырую землю.
Тимур загадал, приметив отвалившийся от клена листок. В небе, вновь просиявшем после холодных дождей и ветров, листок падал так медленно, словно раздумывал, не вспорхнуть ли назад, на прежнюю ветку.
Исстари было заведено в Мавераннахре гадание по звездам. Десятки звездочетов служили при дворцах правителей, при мечетях, при базарах. Иные выслушивали вопросы и давали ответы возле почитаемых могил, а то и в нишах около городских бань. Гадал у звездочетов и Тимур, чтобы все видели, что он не пренебрегает небесными знамениями, но для повседневных своих дел он обходился гаданиями, привычными с детства: по сочетанию подброшенных и упавших камушков, по ушам коня в пути, по полету опавшего листка. Он считал, что бог всегда ответит, на любой вопрос даст ответ условленными знаками.
Он загадал:
«На землю упадет — могила; на воду — жизнь сохранить, но обесславить; на куст — оставить на виду, но держать в руках».
Листок, подобный раскрытой ладони, опускался столь медленно в тишине, в синеве неба, что думалось, вот-вот он скроется куда-то в сторону и не ответит Тимуру.
Листок задел за ветку, задержался на ней и, вновь соскользнув, плавно повернулся в воздухе.
Он опустился прямо на зеленый еще куст роз, но, едва коснувшись живых листьев, еще раз повернулся, распластавшись, пролетел над самой водой и упал на середину дорожки.
«Так и я решил! — почти вслух подумал Тимур. — Бог согласен со мной, он сам видит…»
И, облегченный от своих сомнений, повелитель прошел через угловой переход на внешний двор, к есаулу.
Кланяясь, советники раздвинулись, прося Тимура занять обычное место во главе их, на полу, на войлоке.
Но Тимур велел принести ему скамью:
— Нога болит, извините.
Иногда в зимние дни или при смене погоды, на рубеже осени и зимы или зимы и весны, ему трудно было уложить на полу свою негнущуюся, ноющую ногу.
Советники — старшие из темников, первые из амиров — созывались для решения самых больших, самых трудных дел.
Они ждали слов Тимура, прежде чем заговорить самим. Они ждали от него вопроса, хотя каждый знал об этом вопросе и у каждого был готов ответ.
С молчаливым Султан-Махмуд-ханом, с широколицым, приветливым и доброжелательным Шах-Меликом, с угрюмым Шейх-Нур-аддином, даже с уклончивым, отводящим в сторону глава сейидом Береке, не без подношений и не без щедрых посулов, по этому вопросу уже говорили и сама великая госпожа, и любимый всеми Халиль-Султан, и царевна Ширин-бика, жена Мираншаха.
Тимур через своих проведчиков и проведчиц знал о всей той суете, посулах, просьбах и уговорах. Его сердило, что вмешиваются в такие дела, которые до дна он один понимает, но он сильнее рассердился бы, если бы великая госпожа отнеслась безучастно к участи Мираншаха или оказалось бы, что Халиль равнодушен к судьбе своего отца.
Советников удивило, что Тимур допустил на совет дворцового есаула, служившего здесь Мираншаху.
Но Тимур не только призвал есаула, а и посадил неподалеку от себя.
Но обычаю, он попросил сейида Береке прочитать молитву и вслед за ней, едва дав ему договорить последние слова, спросил есаула:
— Твои описи при тебе?
— Здесь, великий государь.
— Оценки при тебе?
— Здесь, великий государь.
И повернулся к своему писцу:
— Наши описи здесь?
— Вот они, государь.
— Возьми у есаула, сличи.
— Сличено; все сошлось, государь.
— Много добра нашли?
— Не меньше, чем из казны пропало. Но притом установлено: многие из сокровищ дворца принадлежали правителю до расхищения казны.
— Мне нужна казна, а не установления.
— Истинно, великий государь.
Тимур опять повернулся к есаулу:
— По моим записям из дворцов здешних вельмож и любимчиков ценности взяты?