И только тут Мамед успокоился. Огромный улей в его голове утих. Только тут он почувствовал, как устал.
Через мгновение он уже спал…
Эскадрон выступил еще до рассвета. Словно боясь растаять с наступлением дня, грустно поблескивали в светлеющем небе звезды, вечные свидетели бесконечной реки по имени Время. Наступающий день все гасил и гасил звездный свет, расширяя горизонт, и, гордясь своим простором, пустыня на дальнем краю сливалась с небом.
Бескрайний, родной Каракум! Копыта коней топчут сейчас твой чистый, словно небо, песок. Понимаешь ли ты, что происходит, ощущаешь ли боль, томится ли твоя вечная душа? Или тебе это безразлично, и ты не вмешиваешься в этот спор, что ведут меж собою люди, и ты с равным вечности безразличием терпишь людскую несправедливость…
Взметая песок, примчался командир дозора.
— Приказано вашему эскадрону занять позиции на этом рубеже, — передал он комэску Атаеву. — Основной бой принял на себя второй эскадрон…
Зарядив карабин, Тахиров приготовился к бою. Сердце его билось рывками. Вот сейчас… сейчас покажется враг. Тогда он прицелится и, как учили на занятиях, плавно потянет спусковой крючок. И смертоносная пуля начнет свой неумолимый полет. «Пока я не убивал еще никого. Но враг должен быть уничтожен, к нему не может быть никакой жалости. Выстрел — и смерть. Каков же он будет, первый человек, которого я убью? Молодой или старик, вроде того яшули? Закоренелый преступник, убийца, чьи руки обагрены кровью жертв, или обманутый наемник, батрак, ничего не видевший в своей жизни? Но кто бы это ни был — это враг, и мой долг — убить его…»
Стрельба усилилась и резко оборвалась. Наступила тишина, такая неожиданная и огромная, словно небо внезапно опрокинулось на степь и разом приглушило все звуки.
Потом запели птицы — одна, другая… и вот уже звонкие птичьи голоса принялись кромсать на куски тяжелое покрывало тишины. Прямо перед глазами Тахирова на ветке саксаула как ни в чем не бывало вертелась и охорашивалась пеночка. Неужели кончился бой?
Так оно и было. Бой действительно кончился. Окруженные со всех сторон, басмачи предприняли отчаянную попытку прорваться и ринулись в атаку. Теперь те, кто остался в живых, молча сидели на склоне двугорбого холма; остальные нашли себе могилу и обрели вечный покой в песках пустыни. А только что насыпанный бугор — братская могила тех, кого сразила басмаческая пуля.
…Атаев, как всегда, говорил коротко:
— Вы отличились в этой операции. Даю вам рекомендации для вступления в партию. Держите.
— Я не достоин… не достоин стать коммунистом, товарищ комэск, — сказал Широв.
Атаев посмотрел на него внимательно.
— Мы оцениваем людей не по словам, а по поступкам, товарищ Широв. В том, что нам удалось окружить и ликвидировать эту банду, немало и вашей заслуги.
— Товарищ комэск, — обратился к Атаеву Горелик. — Разрешите… доложить. То, что наша разведка оказалась удачной, — простая случайность…
Тонкие брови комэска Атаева нахмурились, лицо потемнело.
— Выходит, вы заслуживаете не награды, а трибунала?
Никто не проронил ни слова. Молчание нарушил командир.
— Вы искупили свою вину. И тем, что выполнили задание, но еще больше тем, что не скрыли своего проступка и не побоялись открыто признаться в нем. Для этого вам потребовалось не меньше мужества, чем в бою. Вы наказаны достаточно вашей собственной совестью. Но рекомендации, которые я вам написал, оставлю пока у себя. А Тахирову рекомендацию дам.
В низеньком домике за лавкой, за тем же столом, за которым еще недавно сидел бывший батрак Гулджан, теперь сидел новый арчин.
Это была Эджегыз.
Сразу после выборов старосты Сарыбеков привел ее сюда и сказал:
— Ну вот, теперь здесь ты и будешь сидеть. Поняла?
— Я не буду арчином!
— Будешь или не будешь, — сердито сказал Сарыбеков, — меня не касается. Я выполняю приказ Поладова. Не хочешь быть арчином — разговаривай с ним.
Так Эджегыз стала арчином. Теперь она приходила сюда рано утром и сидела за столом до захода солнца, но люди, заглядывавшие в сельсовет, со всеми вопросами обращались только к секретарю.
Сейчас секретарь куда-то ушел, и Эджегыз осталась одна.
Маленькая тесная комнатка. В тех местах, где обвалилась штукатурка, из стены торчит гнилая солома. Печь давно потухла и уже успела остыть, из-за двери доносится тоскливый вой метели.
Рядом с печкой лежат дрова, но Эджегыз сидит не шевелясь. Нужно затопить печку. Нужно затопить…