— Оклеветать? — как можно более равнодушно поинтересовался Тахиров, делая вид, что этот вопрос вовсе его не занимает.
— Как-то ночью мы перешли границу и постучались к Гочаку, но он не пустил нас. И тогда Мурзебай поклялся отомстить. «В тюрьме, — сказал, — сгною эту сволочь». Мне бы отговорить его, а я не стал. А теперь, выходит, и меня продал…
Так, помимо своей воли, Ярлык-кутила способствовал освобождению Гочак-мергена из тюрьмы. Старика выпустили через несколько недель, но своей дочери он дома не застал. А через некоторое время он узнал, что она ушла за границу.
Тахиров в душе никогда не сомневался в невиновности Гочак-мергена. Но о словах Ярлык-кутилы по начальству не доложил, это сделали другие. Ему нестерпимо больно было вспоминать о последней встрече с Меджек-хан. Айдогды изо всех сил заставлял себя забыть о ней. Узнав, что она бежала за границу, он несколько суток не мог заснуть. Презрительный взгляд огромных искрометных глаз преследовал его. «Я могла тебя полюбить, а ты погубил моего отца. Погубил ни в чем не повинного человека. Не защитил его, зная, что он не виноват. Ты не достоин моей любви, не достоин называться мужчиной» — вот что говорил этот взгляд. Айдогды мысленно спорил, оправдывался.
Да, признавал он, в том, что случилось, есть и моя вина. Но человек сам должен бороться за себя. Зачем Гочак замкнулся в себе, зачем сторонился людей, отгородился от мира? Вокруг бушуют страсти, идет борьба, почему он в стороне от всех, почему стал отшельником в собственном дворе?
«Но отец невиновен. Ты знал это и должен был его защитить», — слышал он голос Меджек-хан.
«Защитил бы, если бы знал, что Мурзебай на него клевещет. Но ведь я верил в невиновность Гочака? Верил. Значит, должен был рискнуть. Но я смолчал. И теперь, когда Ярлык-кутила проговорился, тоже смолчал. Что происходит с тобой, Айдогды? Когда ты успел стать равнодушным? Ведь ты даже не подумал о человеке, томящемся безвинно в тюрьме.
Я не подумал о нем из-за Меджек-хан. Она покинула родину, поддалась обиде и стала изменницей. Ни с ней, ни с ее отцом я не желаю иметь ничего общего, они мне оба противны…»
Через несколько дней после ареста Ярлык-кутилы Тахирова вызвал к себе председатель райисполкома.
— Догадываешься, зачем я тебя вызвал?
— Нет, не догадываюсь.
— Никак не ожидал я от тебя такого поступка, товарищ Тахиров. Всегда считал тебя правдивым человеком.
Айдогды покраснел:
— Нигде не говорил я неправды, товарищ Лукманов.
— Неправды ты, может быть, и не говорил, но и правды не сказал тоже, хотя и знал ее.
Только теперь Тахиров понял, о чем идет речь. Он опустил голову.
— Да, я не доложил о словах, сказанных арестованным.
— А ведь из-за твоего молчания правда могла так и остаться нераскрытой. Сейчас Ярлык-кутила отказывается от показаний.
— Ну а если даже и отказывается, — жестко сказал Тахиров, — так ли это важно? Стоит ли вообще оправдывать таких людей, как Гочак? Разве они нужны нашему обществу? Ведь они только мешают нам поскорее покончить со старым миром.
Предисполкома с горечью покачал головой. Еще отчетливей обозначились на лбу его глубокие морщины.
— Очень огорчил ты меня своими словами, Айдогды. Очень. Ведь ты стоишь на страже закона. И при этом считаешь, что ради общественной пользы этот закон может быть вот так легко нарушен?
— А разве закон не призван защищать прежде всего интересы общества?
— Верно. Но он охраняет в такой же степени и права каждой отдельной личности.
— А людей, которые вредят обществу или мешают ему развиваться, — таких людей закон тоже должен оберегать?
— Но ведь надо еще доказать, что они вредят. А может быть, они просто ошибаются? Может, они еще не поняли, что такое социализм?
— Но товарищ Поладов говорит, что враждебные классы настолько коварны, что способны обойти любой закон.
— И все равно нельзя бороться против них, опираясь на беззаконие.
— Я, например, знаю много людей, которые живут не по средствам, но разоблачить их невозможно. Так они приспособились.
— Что ж, бывает и так. Новое общество строить нелегко. И новые законы издавать тоже. Борьба никогда не прекращается, меняется ее направление, ее фронт. И в этой борьбе, на этих фронтах партии так же, как на боевом фронте, нужны герои.
— Мне всегда казалось, — возразил недоверчиво Тахиров, — что герой — это воин, совершивший подвиг на поле брани.