Бекназар по команде то одевался, то раздевался, а помкомвзвода смотрел на часы. Хуже всего было с обмотками: раздеваясь, их надо было быстро скатать, а это никак не получалось. Наконец боец совсем обессилел.
— Ладно, — сказал Тахиров, захлопнув крышку карманных часов. — Не совсем то, что надо, но сдвиги есть. Придется мне еще позаниматься с тобою ночами. Ложись спать.
Бекназар залез на нары и заснул раньше, чем голова его коснулась подушки. Поутру он вспомнил слова Тахирова о том, что на фронте поблажек не будет. Да, там ждут их такие испытания, которые трудно даже вообразить. И голодным придется лежать в холодной воде под непрерывным обстрелом, и рыть окопы в твердой как камень земле, и резать колючую проволоку под настильным огнем пулеметов.
А пока по воскресеньям бойцы поднимались задолго до рассвета и за два с половиной часа в полной выкладке преодолевали марш-броском расстояние в шестнадцать километров до аула, а потом работали на полях до поздних сумерек. Последние дни мирного труда! Для многих — последние в жизни…
Возвращаясь, каждый боец брал с собою хворост для полковой кухни.
На тактических занятиях поблажек не давали. Их готовили к войне всерьез, и многим эта суровая учеба спасла впоследствии жизнь. За спиной — пудовый мешок, за плечами — винтовка, противогаз, на поясе — лопатка. За ночь надо пройти по пескам пятьдесят километров и с ходу атаковать позиции врага — пока еще условного.
— Война — это голод, — говорил солдатам комиссар. — Война — это прежде всего мученья, усталость, холод, а уж потом атака. До атаки надо еще дожить…
В день Красной Армии был зачитан приказ Наркома обороны, в котором говорилось, что наступивший год станет годом разгрома фашистской Германии… Настроение у бойцов поднялось. Долго ли будут их держать на учениях, так, глядишь, и война закончится без них?
Но скоро события пошли по-другому. Разгромленные под Москвой полчища снова двинулись на восток. Бои шли на Кавказе, враг бешено рвался за Волгу. Бойцы задавали вопросы, на которые Тахиров ответить не мог. На них отвечал работник штаба капитан Сарыбеков:
— Нас подвели союзники. Им выгоднее, чтобы мы обескровили себя в битвах с немцами. Все хитрят, выжидают…
И снова потянулись изнуряющие дни ожидания, и только к осени пронесся слух об отправке туркменских бригад на фронт. Тогда-то и встретил Тахиров своего бывшего командира, давшего когда-то ему рекомендацию в партию. Теперь Атаев был начальником оперативного отдела бригады.
— Снова придется нам повоевать вместе, — сказал Атаев. — Только немцы — это враг посерьезней басмачей. Будет нам с тобою нелегко…
19 августа бригада стала грузиться.
Посвист ветра и бескрайние пески Каракумов потянулись навстречу эшелонам. Только через Казахстан, вкруговую, можно было добраться до Волховского фронта. Потому что в отчаянных попытках переломить ход войны заняли фашисты Северный Кавказ, водрузив над Эльбрусом знамя со свастикой, и уже черпали котелками воду из Волги.
Прогрохотали под колесами поезда пролеты моста через Амударью. Прощай, туркменский край! Прощай, великая река! Недавно Тахирову довелось переплыть Амударью на лодке — с середины оба берега скорее угадывались, чем были видны, и всем сердцем почувствовал тогда он себя маленькой, но неотторжимой частью этой могучей реки и этих, не достижимых для взгляда берегов. Он почувствовал себя защитником всей земли, и всей воды, и воздуха над этой рекою, и ветра, что гонит тучи над родной степью, и понял, что нет такой силы, которая могла бы сокрушить этот край, пока жив в нем хотя бы один, способный носить оружие человек.
И он поклялся себе, что никогда не попробует этой воды фашистский солдат.
Бухара, Самарканд, Ташкент, бескрайние степи Казахстана… И вот уже к северу повернули поезда. И вот уже русская земля, покрытая снегом, и вот уже мелькают русские ели, не меняющие своего зеленого наряда даже зимой, и с каждой минутой все ближе и ближе война и фронт.
Станция Крестцы. Эшелон за эшелоном прибывал сюда, рота за ротой сходила по трапам из вагонов.
Моросил холодный дождь. Леса, кругом леса. Порывистый ветер срывает с деревьев мокрые желтые листья, и, кружась, словно нехотя, падают они на землю, устилая дорогу красновато-желтым, мокрым покрывалом. Под валенками хлюпает черная жижа. Снег, еще два дня назад лежавший сплошной белой пеленой, растаял вдруг под дыханием теплого ветра, и все вокруг утонуло в снежно-водяной каше.
Взвод за взводом, рота за ротой, батальон за батальоном двигались к линии фронта. И знамя бригады приближалось вместе с ними к передовой, еще не обстрелянное знамя, еще не пропахшее порохом войны, еще не овеянное славой… Долгий путь, который предстояло пройти до победы славному знамени 87-й бригады, тоже начинался здесь, под непрерывным дождем, в тишине, нарушаемой лишь мирным шагом проходящих подразделений…