— Опять завел свое. Сказано уже, Тахиров выступал по радио. Ты что же, заступаешься за предателя?
— Да если я вообще никогда больше ничего не увижу, и то буду видеть больше, чем ты. Всегда смогу отличить предателя от честного человека. И я тебе говорю снова. Тахиров не предатель! Я знаю его. И буду верить ему до самой смерти.
И, уронив голову на подушку, Ахмед натянул одеяло на голову.
— Шах! — сказал Хильгрубер.
Шустер вытер вспотевший лоб и сделал ответный ход.
— Я думал, мне конец, — признался он. — Теперь мой король спасся.
— Вы так считаете, гауптштурмфюрер?
— Да, господин майор. Этот ход был единственным, и я его не упустил.
— Это ошибка, гауптштурмфюрер. Мне нужно было оставить вам именно этот ход, и вы его сделали. Это мой метод, гауптштурмфюрер: я прижимаю противника в угол и оставляю ему один-единственный ход. Он делает этот ход, а затем… я выигрываю. Вот так!
— Мат? Черт побери…
— Не огорчайтесь, гауптштурмфюрер. Это всего лишь игра. Как и вся наша жизнь, впрочем. Но и тут лучше выигрывать.
Шустер небрежно смел фигурки с доски и поднялся.
— На доске вы одержали победу, господин майор. А как идет ваша игра с пленным азиатом?
— Не беспокойтесь, Шустер. Все будет как надо. Сегодня мы дадим ему возможность выступить по радио.
Гауптштурмфюрер хрипло засмеялся.
— Единственный ход, а, майор? Но вы не знаете ни большевиков, ни азиатов. Этот пленный унтер-офицер обманет вас.
— Знаю, что обманет. Поэтому сегодня мы дадим ему откровенно высказаться перед отключенным микрофоном.
Капитан Сарыбеков, насупившись, сидел за столом. Он был очень недоволен и не собирался этого скрывать от сержанта, который стоял перед ним с рукой на перевязи.
Бондарь никак не мог понять, чего от него хочет Сарыбеков. Вроде бы они уже все выяснили. Неделю назад Сарыбеков обвинил Ивана Бондаря в дезертирстве. «Из части, в которой вы служили, товарищ сержант, — сказал он тогда, — пришло письмо. Вас там разыскивают». «Мой командир знает, что я остался здесь, — ответил Бондарь. — Он разрешил мне». — «Попрошу показать это разрешение?» — «Если говорить по правде, — признался Бондарь, — он разрешил мне остаться здесь на время. Сказал, чтобы я потом догнал свою часть». — «Значит, сержант, вы и есть дезертир». — «Но как я понял, дезертиры убегают с фронта, а я остался на передовой». — «Не имеет значения, где вы остались, — отрезал Сарыбеков. — Главное, что вы находитесь не там, где вам положено быть. А это и есть дезертирство…»
Дело могло кончиться плохо, если бы не комбриг. «Оставьте Бондаря в покое, — распорядился он. — Я сам напишу в его часть». Чем же теперь недоволен этот капитан?
— Я слышал, вы распространяете слухи о каких-то «подвигах» Тахирова. Так ли это?
— Я ничего не «распространяю», товарищ капитан. Я рассказываю то, что видел собственными глазами.
— Разве вам неизвестно, что Тахиров изменил Родине и перешел на сторону врага?
— Да, я слышал такие сплетни. Поэтому и говорю всюду, что это ложь, и рассказываю, как было на самом деле.
— Это называется агитацией в пользу противника. Вы понимаете?
— А как называется клевета на героя, товарищ капитан?
— Кто был на передовой в то время, слышал выступление этого «героя» по фашистскому радио.
— Я тоже собственными ушами слышал, товарищ капитан. Это выступал Гарахан Мурзебаев. Не только я, многие узнали его голос.
— Товарищ сержант, если вы считаете, что Тахирова обвиняют в измене неправильно, обратитесь письменно в соответствующие органы. Но лучше не суйте нос не в свое дело. Можете идти.
— Есть идти. Только если бы, товарищ капитан, каждый из бойцов воевал, как Тахиров, мы бы давно уже перешли немецкую границу.
— Стойте, сержант. Вы понимаете, что говорите?
— Так точно, понимаю.
— Много берете на себя. И я этого так не оставлю. А пока что запрещаю вам произносить имя Тахирова!
Не успел Бондарь выйти, как зазвонил телефон. Говорил комбат Шияхметов.
— Товарищ капитан. Выяснилось, что по фашистскому радио выступал Мурзебаев.
Но Сарыбеков уже был готов к этому.
— Вполне возможно, — сдержанно сказал он.
— Значит, необходимо немедленно пресечь клеветнические разговоры о Тахирове. Если мы не примем самых решительных мер, эта клевета может дойти до Туркменистана.
— А если мы сегодня оправдаем его, а завтра он все же выступит по фашистскому радио? Об этом вы подумали?
— Тахиров никогда не предаст Родину! Я готов за него поручиться.
— Я уже говорил вам в прошлый раз — в подобных случаях никто ни за кого ручаться не может. Вы рискуете, товарищ майор, и риск этот совершенно неоправдан.