— Дед же, какому ты отдал в лесу полушубочек свой, он отец Ильи Федорыча, Мацейки-то. А девушка, которая при нем, — внучка евоная, студентка. Дочь, стало быть, Ильи Федорыча, царство ему небесное. Уразумел?
— Так Мацейко жив! — воскликнул Кирилл.
— Жив?!
— Конечно.
Старуха не стала вникать в подробности.
— Оленька! — закричала она, отодвигая ближайших к ней женщин с тропки. — Беги ко мне, ягодка! Отец-то живой! Командир вот сказывает.
Девушка мигом оказалась рядом.
— Жив?.. Папа жив?! — крепко ухватив Кирилла за руку, спрашивала она задыхающимся голосом. — Вы его видели?
Снова ее огромные, с темным блеском, глаза оказались близко от глаз Кирилла, и на миг что-то певучее отозвалось в груди разведчика. Теперь он заметил, что у девушки тонкое лицо и крупный рот.
— Дедушка, папа жив! — не отпуская Кирилла, кричала она старику, спешившему к ним с мальчиком на руках…
14
— Товарищ лейтенант, «Река» на приеме! — с порога услышал Кирилл голос Мирона и уловил в нем нотки тревоги и нетерпения.
Старшина, не спрашивая ни слова, взял на себя заботу о спасенных.
— Давно?.. — прилаживая наушники, спросил Кирилл.
— Уже двадцать минут. Сам!.. Ругался. — Мирон забрал у лейтенанта автомат, отряхнул с ватника снег.
— «Река», я — «Чайка», — немного отдышавшись, громко сказал Кирилл в микрофон. — Я — «Чайка». Хорошо меня слышите? Прием.
— Я — «Река», — сразу же отозвался усталый голос командира полка. — Не глухой. Слышу. Докладывай скорее.
— Нахожусь четвертый час на триста пять…
Кирилл сел, достал карту и четко доложил обстановку.
— Я — «Река». Понято, — майор помедлил: — Будь на приеме.
В наушниках послышались тоненькие свисты, далекий голос немца. Затем майор спросил:
— Относительно двести девять не сомневаешься?..
«Двести девять» по кодированной карте означало Тихонову Пустынь.
— Нет! — быстро ответил Кирилл. — Иначе они не стали бы уже тут, где я, подрывать составы. Насчет двести девять можно также уточнить у того человека, в санбате. К нему тоже утром приходили с двести девять с этим сообщением. Кстати, его отец и дочь живы и здоровы. Они тут, со мной. Может, передадут ему?..
— Хорошо. Жди…
Теперь «Река» молчала долго. «Докладывает комдиву», — понял Кирилл и начал скручивать цигарку.
Разведчики вполголоса разговаривали с женщинами. В топке гудел огонь, отбрасывал на лица теплые блики.
— «Чайка», ты слушаешь? — спросила «Река».
— Я — «Чайка». Слушаю. Прием.
— Твоя задача — прежняя. Направление — двести девять. Связаться немедленно по выходе туда. «Река» переходит на триста пять. Как понято? Прием.
— Направление двести девять. Задача — прежняя. Связь — немедленно.
— Действуй, солдат!..
— Собирайся! — приказал Кирилл, поднимаясь.
— Есть! — вытянулся старшина.
Спешить он, однако, не стал. Переглянулся с разведчиками и повел бровью на спящего Пчелкина. Мирон взял радиста, словно ребенка из люльки, тряхнул, поставил на ноги. Поддубный кликнул сержанта, дежурившего за дверью.
Пятеро с автоматами на груди, пристроившись к старшине по ранжиру, замерли. Лица у всех стали торжественными.
— В чем дело? — удивился Кирилл.
— Дозвольте спытать, товарищ лейтенант: сколько зараз часов?
— Двадцать четыре ноль-ноль.
— Категорически?
— Без пяти.
— А число сегодня?..
— Тридцать первое декабря, — повысил было голос Кирилл и вдруг отступил, схватился за голову: — Да ведь я забыл, орелики!..
— Усе в порядочке, товарищ лейтенант! — довольный, забасил старшина, высоко поднимая руки. — Встретим, як люди! — В одной руке он держал флягу, обшитую серым сукном, а в другой — знакомый разведчикам раздвижной стаканчик. — У сем найдется по сто, товарищ лейтенант, и ни малюсенького грамма поверх! Ни единого! — покрутил он чубатой головой.
При общем внимании, бережно, до краев была налита первая рюмка.
— С Новым годом вас, Кирилл Максимович… товарищ командир! — в тишине произнес Доля и подал рюмку лейтенанту.
— Спасибо, друзья! И вас поздравляю с новым, тысяча девятьсот сорок вторым годом!
— С победой! — ответил строй.
Какая-то женщина у печки заплакала.
Когда настала очередь Поддубного, он вышел на два шага вперед, повернулся лицом к строю и с улыбочкой принял рюмку.
— Альбатрос бодро приветствует Новый год!.. — в обычном своем снисходительно ироническом тоне начал он и вдруг осекся. Горбоносое лицо его побелело, а глаза стали жестокими от тоски. — Солдат Поддубный… — тихо заговорил он опять, — пьет за Россию! — И заскрипел зубами, не в силах удержать слезы, покатившейся по худой щеке.