Утро на море – самое благословенное время. Солнце только-только вываливается из-за гор. Еще зябко. Еще знобко. Но светило, прячась до поры в легкой дымке, уже обещает своим, пока неспешным накалом, что оно еще раскочегарится, еще опалит курортников и аборигенов-садоводов всей своей силой.
Экс-капитан ВВС Иван Кольцов выбежал за калитку и неспешно потрусил по улице, разогреваясь. С каждого двора на него гавкали здешние беспородные Шарики и Мухтары – отрабатывали завтрак. Улица с лихим названием Удалова Щель, на которой остановился Иван, была совсем не похожа на курорт. Курортный поселок Абрикосово (местные жители, а также многие приезжие называли его фамильярно: Абрикосовка) растянулся в глубь побережья на несколько километров. Удалова Щель представляла собой обыкновенную станичную, южнорусскую улочку. Здесь даже и не пахло морем. Откуда! До кромки прибоя было от Удаловой Щели три километра двести метров – Кольцов засекал по спидометру машины.
Сопровождаемый собачьим лаем, Иван добежал до конца Удаловой Щели. Она упиралась в главную улицу поселка – естественно, та называлась улицей Ленина. Эта улица тянулась сквозь всю Абрикосовку. Прихотливо изгибаясь, подходила к самому морю, затем снова завинчивалась в горы… День и ночь по ней грохотали фуры, трюхали «жигуленки», проносились иномарки: улица была частью приморской магистрали, уходящей от Геленджика к Сочи и дальше, к слабодоступным нынче Гаграм, Сухуми, Тбилиси…
Кольцов выждал, пока в череде машин – несмотря на ранний час, они уже неслись по магистрали – появится разрыв. Перебежал дорогу. На противоположной стороне улицы Ленина в этой части поселка не было домов. Здесь текла река Буран – прозрачная и летом мелкая. Каждый год она обильно разливалась, затапливая даже часть поселка, и всякое лето меняла русло. Поэтому в этой части никто ничего не строил, а берега Бурана служили пастбищем для коров и коз, прибежищем для рыбаков, влюбленных и выпивох. По берегам реки тянулись заросли по-южному буйной и цепкой растительности. Впрочем, неутомимая молодежь протоптала вдоль Бурана свои тропинки.
Иван выбежал на одну из них и ускорил бег.
Физическая нагрузка – вот что отвлекает от дурных мыслей. Хорошенько пропотеть – вот что ему надо, чтобы забыться. Не водку же пить.
Раз – два – три… Раз – два – три… Ноги работали исправно. Легкие, никогда не знавшие табачного дыма, мощно втягивали и выталкивали утренний воздух. Первые капли пота выступили на лбу, тельняшка стала прилипать между лопатками.
«Как же мне быть с Мариной?» – думал Кольцов. Думал против своей воли, как думал об этом все время после того, как они расстались, поскандалив, позавчера вечером. Думал, пока вел машину, ел, спал, купался, разговаривал с Васькой и Ирмой… И только когда пил – забывался. Но нельзя же пить, не переставая.
«Что же делать с ней – сучкой, потаскушкой, любимой, сексуальной, единственной?.. Уйти. Надо уйти… Уехать от нее. Уехать как можно дальше. Вычеркнуть ее из своей жизни… Хватит! Жить с ней – мучение… Но и без нее – тоже мучение».
Он вспоминал их последний разговор. Их последнюю ссору. Вспоминал со жгучим стыдом, опаляющим его изнутри.
Вспоминал, как он не сдержался – пожалуй, впервые в жизни. Как накатила на него слепящая, словно огненный шар, ненависть. Как он смотрел в ее бесстыжие глаза и на ухмыляющийся рот. И впервые доподлинно узнал, что она ему изменяет. Что он рогат. Что она трахалась с другими. И не с одним. И когда он уходил на полеты, и когда зарабатывал для нее деньги, и пока лежал в госпитале…
Он не мог понять, откуда узнал это. Она ничего не говорила ему. Ничего!.. Просто вдруг череда этих картин – мерзких, больных, бесстыжих – раз за разом, мгновенно сменяя друг друга, стала всплывать в его мозгу. Марина… Нагая… А сзади нее, пристроившись, с перекошенным лицом… Уф! Не думать, не думать об этом!.. Но опять против воли всплывало: Марина, мужчина лежит на ней сверху, у него волосатая спина, она изо всех сил обхватила ногами его ягодицы, ее лицо искажено криком… Образы в мозгу сменяли один другого – такие же ясные, явные, как позавчера вечером у них на кухне, на третьем этаже их дома в Азове-13… А Марина тогда сидела против него и ухмылялась…
Тогда, позавчера вечером, боль от внутреннего созерцания этих отвратительных и жестоких картинок, проносящихся в его мозгу – еще более отчетливых, чем если бы он вживую увидел их! – в какой-то момент стала нестерпимой. Боль, боль… Она быстро сменилась ненавистью. Подкатил огненный шар ярости. И, не помня себя, он закричал, пытаясь криком заглушить боль и гнев: «Шлюха! Шлюха!»
Марина тогда спокойно пожала плечиком:
– Ну шлюха. И что дальше?
Нет, он не ударил ее. Русский офицер не может ударить женщину. Но ярость его была столь огромна и невыносима, что Иван крикнул:
– Ненавижу тебя! Чтоб ты сдохла!
Он вложил в этот крик всю свою боль и всю искренность.
А потом выскочил из комнаты и дрожащими руками стал собирать чемоданы. Ровно через десять минут – прямой, успокоившийся, ненавидящий – вышел из дома.
Как полагал – навсегда.
Воспоминание снова грызло сердце, и, чтобы хоть как-то избавиться от него, Иван еще прибавил скорости.
Тельняшка уже насквозь пропиталась потом, а он все бежал и бежал, быстрее и быстрее, в ласковой сени растущих над рекой деревьев.
Бежал к морю. Бежал навстречу своей судьбе.
Он и не ведал, что в Азове-13 уже вовсю идет следствие по делу о смерти Марины.
Глава 2
СТРАННАЯ СМЕРТЬ В АЗОВЕ-13
Азов-13 встретил капитана Петренко подобострастно, но неласково. Лейтенант, который ждал его прямо у трапа, потянулся взять чемодан. Когда Петренко отказался, встречающий только пожал плечами и пробормотал что-то нечленораздельное. Капитану показалось: «Была бы честь предложена…»
Петренко усадили на заднее сиденье потрепанной черной «Волги». Лейтенант сел спереди, рядом с шофером-сержантиком, и важно приказал ему: «Гони!» Окна в машине были раскрыты, в салоне гулял-шумел беспутный южный ветер.
Военный городок Азов-13 располагался от Ростова-на-Дону совсем в другой стороне, нежели Азов обычный, без номера. «Ох, как запутывали раньше вероятного противника», – усмехнулся про себя Петренко. Городок никогда не значился на советских географических картах. Теперь, при торжестве гласности, он на них, впрочем, появился – под уродливым именем Синеводск. Однако все называли его по старинке, Азовом с номером, а местные жители говорили о нем просто: «Городок».
После часа утомительной езды под раскаленным донским солнцем (дороги, впрочем, оказались здесь на удивление отменные) «Волга» подрулила к трехметровому бетонному забору. Солдатик на проходной немедленно открыл ворота и отдал честь.
Азов-13 оказался обычным военным городком, каких в Союзе были сотни, если не тысячи. Петренко и сам когда-то жил в похожих – пока отец был жив и его все переводили и переводили из одной части в другую. В скольких таких городках Петренко довелось учиться, привыкать к новой школе, приобретать друзей для игры в штандер-стоп и футбол?.. В четырех, кажется. Один находился под Благовещенском, другой – в Коми, третий – на берегу Балтийского моря, четвертый – в Московской области… И все были на одно лицо. Словно братья-близнецы от матери-Родины и отца – военно-промышленного комплекса. Точь-в-точь такие же, как этот Азов-13.
Унылые пятиэтажки. Разросшиеся тополя. Совсем старые кирпичные дома послевоенной постройки. На них – облезлые таблички: «ДОС-3», «ДОС-4»… «ДОС» – это дом офицерского состава, вдруг вспомнилась Петренко давно забытая аббревиатура.
Во дворах никого. Август. Полдень. Жара.
Проехали заброшенную водокачку, нелепо возвышающуюся над домами. Сквозь ее бурые стены прорастали деревья.
Петренко вдруг вспомнил точно такую же водокачку, и они, пацаны, играют возле нее в «расшибного». Монетки, звеня, отлетают от стены.