— Воду.
— В этом нет недостатка. Пойдем, я покажу тебе. На нижнем ярусе даже слишком много ключей. Ты повернул в неверном направлении. Мне пришлось работать там, внизу, по колено в этой чертовой холодной воде, прежде чем жила иссякла. Давным-давно. Пойдем.
Старый рудокоп оставил его в лагере, показав ему, где бьют ключи, и предупредил не спускаться вниз по течению, так как подпорки могли сгнить и шаги или звук могли вызвать обвал. Там, внизу, все балки, брусья были покрыты толстой блестящей белой шубой, возможно, селитрой или древесной плесенью. Это выглядело очень странно над маслянистой водой. Когда Геннар опять остался один, он подумал, что ему приснился белый тоннель, полный черной воды, и посещение рудокопа. Когда он увидел блики света далеко внизу тоннеля, то притаился за кварцевой глыбой с большим куском гранита в руке: весь его страх, гнев, горе здесь, в темноте, уступили место одному чувству; решимость не даваться в руки никому. Слепая решимость, тупая и тяжелая, как кусок камня, тяжелого, в его душе.
Это был всего лишь старый рудокоп, принесший ему толстый кусок сухого сыра.
Он сел и заговорил с астрономом. Геннар ел сыр, потому что у него уже не осталось еды, и слушал, что говорил старый рудокоп. По мере того как он слушал, ему, казалось, становилось легче. К тому же, похоже, его зрение в темноте обострилось.
— Ты не похож на солдата, — сказал рудокоп, и он ответил:
— Нет, я когда-то был ученым, — но больше ничего, потому что он не осмелился сказать шахтеру, кто он. Старик знал обо всех событиях наверху; он рассказывал о сгоревшем Круглом Доме на холме и о графе Борде. — Эти, в черных сутанах, увезли его в город, чтобы, как они говорят, представить суду Совета. Судить — за что? Он когда-нибудь кого-нибудь обижал, кроме кабанов, оленей и лисиц, на которых охотился? Или Совет, что будет его судить, состоит из лисиц? Что это творится повсюду: суют нос в чужие дела, отрывают от работы, эти костры, эти суды? Лучше оставить честных людей в покое. Граф был честным, настолько, насколько может быть честным богатый человек, справедливый лендлорд. Но вы не должны верить им, никому из таких людей. Только здесь, внизу, вы можете верить людям, которые спускаются в шахту. Что еще берет с собой человек сюда, кроме собственных рук и рук своего друга? Что лежит между ним и смертью, когда случится обвал в горизонте или подземная выработка рухнет и он окажется замурованным в штреке? Только их руки, и их лопаты, и их желание откопать его. Не было бы серебра наверху под солнцем, если бы не было доверия между нами здесь, внизу, под землей. Здесь, внизу, вы можете положиться на своих товарищей. И никто не придет, кроме них. Видели ли вы владельца шахты, одетого в кружева, или солдат, спускающихся под землю по лестницам, все глубже и глубже в шахту, в темноту? Никогда. Они храбры громко топать по травке. Ну а какой толк от сабли или крика в темноте? Мне бы хотелось посмотреть на них, когда они спустятся сюда.
Когда он пришел в другой раз, с ним был другой человек, и они принесли масляную лампу и жестяной бидон с маслом, а кроме того, еще сыра, хлеба и несколько яблок.
— Это Ханно подумал о лампе, — сказал старый рудокоп. — У нее пеньковый фитиль. Если она будет гаснуть, дунь посильнее, и она разгорится снова. Вот здесь еще дюжина свечей. Малыш Пер украл много из коробки, там наверху, на травке.
— Они все знают, что я здесь?
— Мы — да, — сказал рудокоп коротко. — Они — нет.
Спустя некоторое время Геннар пошел по нижнему, уходящему на запад горизонту, по которому он шел в тот раз, до тех пор, пока не увидел свечи рудокопов, пританцовывающие как звезды, и он вошел в забой, где они работали. Они разделили с ним свою пищу. Они показали ему дороги в шахте, насосы и глубокий ствол шахты, где были установлены лестницы и висели шкивы с бадьями; он убежал оттуда, так как ему показалось, что всасываемый в ствол шахты воздух пахнет гарью. Они вернули его и разрешили работать с ними. Они обращались с ним как с гостем, как с ребенком. Они усыновили его. Он стал их тайной.