Справедливости ради надо сказать, что Скорцени, доставая Мостяцкого разговорами, не только развлекался, но и работал. В его задачу входило окончательно психологически сломить Мостяцкого, чтобы тот, когда придёт время, сделал то, что от него потребуют. А потребовать от него хотели ни много ни мало – на блюдечке с голубой каёмочкой преподнести Польшу Гитлеру, когда тот прибудет в Варшаву. Потому его и не отрешали от власти, и не требовали подписать акт о капитуляции. Собственно, капитуляция польской армии немцам не нужна. Генералы вермахта с охотой отрабатывали на слабом противнике различные методы ведения войны.
Сегодня, войдя в кабинет, Скорцени застал Мостяцкого стоящим у окна. Президент прислушивался к отзвукам отдалённой перестрелки.
– Это в Праге, – охотно пояснил Скорцени. – Группа поляков засела в здании, имеющем удивительно толстые стены. Никак не можем их оттуда выковырять. Не подскажете, что там было раньше?
Мостяцкий по обыкновению не ответил, он вообще редко отвечал Скорцени, впрочем, того это нисколько не смущало. Президент отошёл от окна и тяжело опустился в кресло. Скорцени без церемоний занял соседнее.
– Так подскажете или нет? – спросил он ещё раз, потом махнул рукой: – Впрочем, неважно. Важно, что завтра там не будет ничего: ни здания, ни его защитников. К вечеру подвезут тяжёлую артиллерию, и тогда…
Болезненная гримаса, исказившая лицо Мостяцкого, вызвала у Скорцени улыбку.
– Знаете, – доверительно наклонился он к президенту, – мы бы сровняли этот дом с землёй ещё вчера, если бы применили авиацию. Но наши русские друзья попросили фюрера ограничить бомбардировки польских городов. Судите сами, разве могли мы отказать в столь незначительной просьбе нашим главным торговым партнёрам?
Полученный из Берлина приказ Скорцени не нравился, а уж доставивший его мальчишка-унтерштурмфюрер просто бесил. Лощёный выскочка то и дело демонстративно поглядывал на стоящие в углу кабинета огромные напольные часы в роскошном деревянном футляре. Намекал, гадёныш, на медлительность Скорцени в части срочности исполнения приказа фюрера. Подпись Гитлера под приказом немедленно доставить Мостяцкого в Берлин, правда, не стояла, но и та, которая была, сомнений, что приказ исходил именно от Гитлера, не вызывала. Однако задержку следовало объяснить, и Скорцени заставил себя непринуждённо улыбнуться.
– Эти славяне такие копуши, – доверительно сообщил он унтерштурмфюреру. – вот и мой подопечный никак не может собраться…
– Так поторопите его, – ледяным тоном предложил юный хлыщ.
– Я так и сделаю, – сподобился ещё на одну улыбку Скорцени, отдал короткий приказ стоящему у двери навытяжку шарфюреру, и тот, щёлкнув каблуками, покинул кабинет. – А пока мы ждём, – вновь улыбнулся Скорцени берлинскому гостю, – могу я вам предложить стакан лимонада, или предпочитаете чего-нибудь покрепче?
– Я предпочитаю то же, что и фюрер, – гордо вскинув голову, доложил унтерштурмфюрер, – простую воду!
Выпустив про себя в его адрес очередь нецензурной брани, Скорцени понимающе кивнул и потянулся к графину с водой.
В кабинет вошёл дежурный офицер и стал нашёптывать Скорцени что-то на ухо, тому ради такого дела пришлось изрядно согнуться. Унтерштурмфюрер окинул их равнодушным взглядом и вновь посмотрел на часы. Скорцени распрямился. Теперь он точно знал, что именно ему не понравилось в приказе. Не содержащееся в нём распоряжение срочно переправить Мостяцкого из Варшавы в столицу Рейха. В конце концов, это совсем не его головная боль. А вот то, как – вернее, кем – доставлен приказ – это вызывало вполне определённый дискомфорт.
Скорцени смотрел на унтерштурмфюрера теперь без улыбки.
– Мне доложили, – сказал он, – что для сопровождения важного пленника из Берлина был отправлен самолёт со штандартенфюрером Айсманом на борту. Почему в таком случае приказ доставили вы, и где теперь Айсман?
Вся напыщенность с лица унтерштурмфюрера слетела разом, и он улыбнулся такой открытой, такой обезоруживающей улыбкой, какой Скорцени до сей поры ни у кого видеть, пожалуй, не приходилось.
– По пути из Берлина, – продолжая улыбаться, сказал молодой офицер, – самолёт изрядно трясло, и у старика на этой почве разыгрался старый недуг. Он теперь не то, что ходить, встать с места не может, сидит и охает.
Подобная фамильярность при упоминании старшего по званию должна была, казалось, ещё больше насторожить Скорцени, но как раз это его и успокоило. Оберштурмфюрер прекрасно знал, что Айсмана в управлении все кличут за глаза «Стариком», и у него застарелый радикулит.