Через час Мостяцкий под усиленной охраной был доставлен на аэродром, где его ожидал транспортный «Юнкерс» с работающими двигателями. В последний миг на Скорцени вновь накатили сомнения. Он жестом остановил группу эсэсовцев, конвоирующих Мостяцкого к трапу. Унтерштурмфюрер посмотрел на него удивлённо, но без тени испуга или напряжённости на лице.
– Что-то не так, господин оберштурмфюрер? – поинтересовался он.
– Я хочу первым подняться на борт, – злясь и на себя, и на молокососа унтерштурмфюрера, заявил Скорцени.
Во взгляде молодого офицера появилось понимание и, как показалось Скорцени, насмешка.
– Разумеется, господин оберштурмфюрер, – вежливо согласился он. – Но только для того, чтобы взглянуть на господина штандартенфюрера, нет необходимости подниматься на борт. Вон он, смотрит на вас в иллюминатор.
Скорцени присмотрелся и действительно увидел за стеклом хорошо знакомое лицо. Ему стало неловко. Отвернувшись от унтерштурмфюрера, он отдал приказ заводить Мостяцкого в самолёт.
Попрощавшись со своими бойцами, которых в Берлин никто не приглашал, Скорцени вошёл в самолёт. Сразу убрали трап, и самолёт стал выруливать на взлётную полосу. Скорцени опустился в кресло, посмотрел на сидящего рядом бледного Айсмана, хотел что-то спросить, но не успел. Почувствовав укол, дёрнулся было, но тут же обмяк.
– Это не лезет ни в какие ворота! Слышите, Гейдрих, ни в какие! – Гитлер тряс кулачками и брызгал слюной прямо в лицо руководителю РСХА, а тот не имел возможности утереться (об остальном, типа возразить, и речи не шло).
Но не праведный гнев фюрера наводил на Гейдриха смертную тоску – проплюётся и успокоится! – а то, что показательная порка проходила в присутствии главы абвера адмирала Канариса, который (думается, совсем не случайно) оказался в кабинете Гитлера в одно с ним время.
– Объяснений, Гейдрих, я требую объяснений! – выкрикнул Гитлер, и замолк, буравя шефа имперской безопасности пресловутым гипнотическим взглядом.
Гейдрих в силу гипноза не верил, а зря. Ему бы подыграть фюреру, прикинуться, что он подавлен источаемой через глаза могучей волей фюрера, на крайняк уснуть прямо стоя – а что? могло и сработать! Но он пустился в пространные объяснения, вся суть которых сводилась к банальному: ничего пока толком не знаю – но узнаю обязательно – и тогда доложу во всех подробностях.
Гитлеру это блеяние быстро наскучило, он пренебрежительным жестом приказал Гейдриху замолчать и перешёл к скромно стоящему в сторонке Канарису.
– Может, господину адмиралу есть что поведать? – насмешливо – злость куда-то улетучилась – спросил вождь нации.
Гейдрих, воспользовавшись тем, что взгляд Гитлера больше не буравит ему мозг, позволил себе мстительно улыбнуться. Сейчас Канарис облажается так же, как только что облажался он, и паритет между абвером и СД (как минимум в этой комнате) будет восстановлен!
Увы! Первые же слова руководителя военной разведки согнали улыбку с его лица, а последующие вовсе повергли в уныние, гораздо большее, чем от выволочки, которую устроил ему Гитлер.
– Мой фюрер! – сказал адмирал: – Ставлю вас в известность, что самолёт, которым Мостяцкого вывезли из Варшавы и который несколько часов назад пропал над территорией Польши, в настоящий момент находится на военном аэродроме близ Данцига.
– У вас имеются точные данные или всего лишь предположения? – нарушая субординацию, воскликнул уязвлённый Гейдрих.
Гитлер зыркнул на него бешеным глазом, но от замечаний иного рода воздержался, упёршись взглядом теперь в Канариса. Тому ничего не оставалось делать, как дать ответ на вопрос своего извечного врага, правда, избрав адресатом фюрера.
– Сведения точны, мой фюрер! Буквально перед началом совещания мне стало известно содержание донесения от нашего агента в Данциге: он видел самолёт собственными глазами!
Гейдрих с досады закусил губу. В очередной раз абвер обскакал СД. Слова Гитлера завершили разгром:
– Я вас больше не задерживаю, Гейдрих! Идите, поскольку для дальнейшего разговора вы бесполезны!
Гейдриху пришлось собрать все силы, чтобы исполнить положенный ритуал. Он вытянулся в строевую стойку, одновременно вскидывая руку в нацистском приветствии. Потом чётко повернулся и направился к двери, спиной чувствуя насмешливый взгляд Канариса.