Самое противное, думал Жехорский, слушая возражения польского президента, что основания поступать именно так у Мостяцкого имеются. Вступление Англии и Франции в войну действительно резко изменило ситуацию. Обещание новых союзников в ближайшее время атаковать западные границы Германии делало положение сражающихся польских армий менее отчаянным. Даже если обещанное наступление английского экспедиционного корпуса, прибытие которого на континент ожидается со дня на день, и французский войск не окажется масштабным, в чём убеждал Мостяцкого Сталин, всё равно немцы будут вынуждены перебросить часть войск из Польши к своим западным границам, и тогда появится робкая надежда на более-менее длительный срок стабилизировать линию фронта. Пусть даже мнение польских военных на сей счёт не столь оптимистично. Васич, который теперь находится в Бресте и держит постоянную связь с генералом Холлером, говорил по телефону об опасениях Холлера, что занимающиеся сейчас перегруппировкой войск немцы вот-вот могут ударить по его войскам одновременно в нескольких местах, и тогда трагедии, скорее всего, не избежать. На вопрос Жехорского «А чего он тогда не объяснит это Мостяцкому?» Васич горько ответил: «Холлер попытался, но получил приказ держаться до конца. И как солдат, он этот приказ выполнит. Боюсь, в буквальном смысле слова».
Все уже смирились с мыслью, что переговоры, по крайней мере, на сегодня, надо заканчивать, когда в кабинет доставили разом две депеши: одну для президента СССР, другую для его польского коллеги. Мостяцкий и Александрович прочли бумаги почти разом и так же синхронно побледнели. В обоих сообщениях говорилось об одном и том же: германские войска после массированной артподготовки атаковали польские позиции. Фронт прорван одновременно в нескольких местах, польская армия на грани катастрофы.
– Вы и теперь не станете это подписывать?! – воскликнул Александрович, тряся в воздухе договором.
Мостяцкий поднялся с кресла.
– Мне необходимо проконсультировался, – пробормотал он. – Извините, панове, но мне надо идти…
Мостяцкий неуверенным шагом направился к двери, когда его догнал спокойный голос Сталина:
– Вы отдаёте себе отчёт, господин президент, что ещё немного, и всё для вас будет уже слишком поздно? Когда фронт окажется в непосредственной близости от наших границ, ваши отступающие войска могут попасть под обстрел нашей артиллерии, которая будет вынуждена открыть заградительный огонь.
Мостяцкий замер на месте. Медленно обернулся и обвёл взглядом недавних собеседников, словно пытался прочесть у них на лицах, что слова Сталина ему всего лишь послышались. Но нет, лица Сталина, Александровича и Жехорского были суровы, как суров сейчас к несчастной Польше весь мир. Вздрогнув от осознания безысходности, Мостяцкий вернулся к столу и скрепил подписью документ.
Когда за польским президентом закрылась дверь, Александрович строго взглянул на Сталина.
– Ответь, Иосиф, – потребовал президент, – о каком таком заградительном огне ты говорил?
Сталин, набивавший табаком трубку, отвлёкся от занятия и лукаво улыбнулся:
– А ты спроси об этом у Миши, он, похоже, обо всём догадался. Мои слова вовсе не означали, что за ними обязательно последуют реальные действия. Они были предназначены исключительно для ушей Мостяцкого, чтобы побудить его принять нужное решение.
– То есть никаких приказов на этот счёт у войск, расположенных на польской границе, нет? – уточнил, успокаиваясь, Александрович.
– Разумеется, нет, – подтвердил Сталин. – Войскам отдан приказ действовать по обстоятельствам.
…………………………………………………………….
Сообщение ТАСС. Сегодня в Берлине от имени СССР руководству Германии вручена нота, в которой говорится о достигнутом между СССР и Польшей соглашении об отводе польских армий на территорию СССР для их последующего разоружения. В целях обеспечения данного соглашения, а также для беспрепятственного прохода польского населения, пожелавшего покинуть территории, которым угрожает оккупация, будет создана гуманитарная пятидесятикилометровая зона сроком на тридцать дней, для чего на территорию Польши временно вводятся союзные войска.
…………………………………………………………….
Гитлера союзная нота застала в резиденции. Фюрер стоял у дубового стола, застеленного штабными картами, в окружении генералов вермахта. Заслушав сообщение, Гитлер посуровел лицом и распорядился:
– Покажите на карте!
Штабные офицеры быстро прочертили демаркационную линию. Стрелки, обозначающие наступающие немецкие части, в некоторых местах её почти коснулись. Но не это испугало Гитлера. Навстречу этим стрелками от союзной границы из-под карандашей штабных офицеров потянулись другие стрелки, обозначающие стремительно приближающиеся союзные части.
– Немедленно, от моего имени, прикажите Манштейну внести коррективы в план наступления! – распорядился Гитлер. – Пусть продолжает безжалостно преследовать поляков, но только до этой линии. Дальше – ни шагу! А русским передайте: мы принимаем их план.
Следующую фразу Гитлер произнёс очень тихо, так что слышали её немногие:
– Сейчас главное – Европа! Время азиатов ещё не пришло…
Генерал Холлер и маршал Абрамов рядом стояли на берегу реки. Сзади был мост, а за ним высились укрепления Брестской крепости. По мосту шли последние польские части; поток гражданских лиц, пожелавших покинуть Польшу, иссяк ещё вчера. Холлер, не отрываясь, смотрел туда, где ещё не прогнулась под гусеницами немецких танков родная земля. Но ему казалось, что гул моторов он уже слышит. Абрамов сочувственно поглядывал на него и не торопил. Лишь когда последний солдат пересёк изображающую границу черту, сказал:
– Пора!
Холлер кивнул, повернулся, и твёрдым шагом ступил на мост. Спросил вышагивающего рядом Абрамова:
– Кому сдавать пистолет?
Вместо ответа Абрамов протянул генералу бумагу, пояснил:
– Право на ношение оружия на территории Союза.
Холлер сдержанно поблагодарил.
Где-то через час, стоя на бастионе, оба наблюдали, как к мосту подкатывают мотоциклы и машины. Перед мостом прощались немецкие и союзные офицеры из числа посредников. После сдержанных рукопожатий союзные офицеры направились по мосту на свой берег, немцы провожали их глазами. Потом германские солдаты воткнули в польскую землю флаг со свастикой. Холлер отвернулся и пошёл с бастиона.
Абрамов вёз Холлера в Москву в своём штабном вагоне. Литерный поезд шёл почти без остановок, и всё равно путешествие заняло больше суток. Спали мало. Говорили много. Было о чём…
– Конечно, – пьяно твердил рассупонившийся Холлер, – всё, что вы для нас сделали, очень благородно, почти по-рыцарски, аж слезу вышибает. Но что-то я вам не верю…
– Чему? – спросил сидящий так же без кителя и с расстёгнутым воротом рубашки Абрамов. – Чему ты не веришь? Тому, что в наше время можно прийти на помощь бывшему противнику? А вы на нашем месте разве поступили бы иначе?
– Почти наверняка, – мотнул головой Холлер. – Да какое там «почти». Точно стояли бы на берегу и смотрели, как вас крошат в капусту. Врагам вашим, может, и не помогли бы, но и вас определённо спасать не стали!
– Выходит, такие мы разные, – не нашёлся, что ещё ответить Абрамов.
– Да нет, – усмехнулся Холлер. – Просто вы хитрее. Что-то задумали. Вот только что? Не пойму…
– А я не пойму вас, – решил перейти в словесную контратаку Абрамов. – Вот ты мне ответь, если бы немцы не на вас напали, а, наоборот, предложили вам вместе напасть на нас, вы бы согласились?
– Так ведь и согласились, – ответил Холлер. – Ну, чего ты так на меня смотришь? Был такой план совместного нападения на Пруссию. Да тебе наверняка про то известно. Только я в тот план никогда не верил, и оказался, как видишь, прав.