— Он сразу узнал меня! — сияя, сообщила барышня Пелконен.
— Я хожу на выставки собак, — скромно объяснил инженер, — а Надежный Друг — призер!
И он наклонился, чтобы погладить красивого черного терьера, который в таком упоении охранял ноги инженера, что едва улучил минутку, чтобы поздороваться со мной. Я даже почувствовал укол ревности.
— Я всегда любил собак, — продолжил инженер. — А сам держать собаку не могу: я холостяк и живу один. Но собачьи выставки не пропускаю и слежу по газетам за наградами, так что я еще прежде запомнил имя барышни Пелконен. И в то утро на Обсерваторском холме я сразу узнал Надежного Друга, виноват — барышню Пелконен, конечно. Поэтому я немедленно позвонил ей, как только вернулся из Америки.
— Из Америки? — глупо переспросил я.
— Да, в то самое утро, в девять часов, я улетал в США, — объяснил он. — Понимаете: билет, виза, назначенные деловые встречи в Нью-Йорке и Чикаго… Я просто не имел права вмешиваться в дело, которое меня не касалось. Мне пришлось бы являться в полицию на допрос и все такое прочее. Я и так едва не опоздал на самолет, размышляя об этой встрече с барышней Пелконен.
— Господин Свартсван уверяет, что обязан мне решением очень важного для него вопроса, — призналась барышня Пелконен, глядя на своего героя с еще бо́льшим упоением, если такое возможно, чем Надежный Друг.
— Это вообще довольно нелепая история, — решил пояснить инженер. — Видите ли, я должен был принять довольно трудное решение, разрешить, так сказать, нравственную проблему. Барышня Пелконен заметила тогда, что каждый должен выполнять свой долг. Что-то в этом духе. А я всю ночь промаялся — не мог заснуть и все обдумывал, как следует поступить. Эта поездка очень беспокоила меня. Поэтому я и отправился на рассвете в парк: надеялся, что на свежем воздухе смогу привести свои мысли в порядок. Перед поездкой.
— Так что же это за нравственная проблема? — напомнил я.
— Дело в том, что я гораздо лучший коммерсант, чем инженер, — ответил тот. — Наше агентство, вполне процветающее, специализируется на технике. Я служу в нем уже скоро двадцать лет. Я на найме, хотя знаю дело как свои пять пальцев. Представительством у нас занимается директор, еще с двадцатых годов. С тех пор все очень изменилось. А он, честно говоря, совсем законсервировался. Не может отличить электронную аппаратуру от холодильника. Из-за этого страдает фирма, потому что конкуренция в наше время жестокая. Вот я и думал, что только выполню свой долг, если там, в Америке, предложу им кое-какие новые артикулы. И как бы между прочим дам понять, что представлять фирму могут и более компетентные люди. Я имел в виду себя. Но барышня Пелконен наставила меня на путь истинный… Конечно, это глупо звучит, — продолжал он, — но я понял, что мой долг — встать на сторону старика. Ведь это он основал фирму и положил начало ее деятельности. И когда они там, в Нью-Йорке и Чикаго, пытались меня прощупывать, я не сказал про старика ни одного худого слова. Наоборот. И в результате, когда я уезжал, мне поручили заниматься представительством! Полностью! А если бы я стал грызть старика, они выгнали бы меня безо всяких, они сами мне потом признались. Так что, как видите, добродетель вознаграждена. И этим я обязан барышне Пелконен!
…Что я могу еще добавить? Я видел их вместе пару раз на симфонических концертах и однажды — на художественной выставке. Вполне вероятно, что из этого что-то выйдет. Хотя, с другой стороны, мне неведомо, что по этому поводу думает господин Свартсван и каковы его притязания. Одно несомненно: Надежный Друг — благородная собака! Да и с барышней Пелконен все, по-моему, обстоит хорошо.
С начальником отдела у меня почему-то теперь отношения натянутые. Почему — ума не приложу. Во всяком случае, я тут ни при чем. Может, он обиделся, что его не взяли в Копенгаген? Но я никак не мог включить его в список — у него нет голоса! Так же как и у Палму.
Быть может, читатели удивляются, откуда Палму знал про фундамент. Ведь откуда-то он про него знал! Так вот: однажды я прямо и откровенно спросил его об этом:
— Слушай, Палму! Признайся наконец, откуда тебе стало известно про фундамент?
И на этот раз он не стал разводить всякую муру про психологию, генеалогию, человеческий опыт или про то, что убийца вообразил себя сверхчеловеком. Он не стал ни хвастаться, ни издеваться надо мной. Он просто сказал:
— Звезды рассказали!